К нему подковылял старый пикси.
— Все полный ажур, — сообщил он.
— Вы убили мою тень? — спросил Веренс.
— Могешь звать это тенью, — согласился пикси. — То влияние, что они наложили на тебя. Ничего, скоро опамятуешься, будешь как дитя.
— То есть я могу впасть в детство?
— В смысле, будешь как новейший, — поправился пикси. — Приветствуем тебя, королек. Я — человек Большой Агги. Могешь звать меня премьер-министром, как смею предполагать. Не желаешь пить глоток воды и ведать жареную лепешку, пока ждем?
Веренс потер лицо. Он уже чувствовал себя лучше. Туман постепенно покидал его голову.
— Как я могу вас отблагодарить?
У пикси радостно заблестели глаза.
— Есть одна малая мелочь, которую, говорила карлина Ягг, ты мог бы нам дарить. Совсем бесплатная для тебя, ничего не стоящая.
— Все, что угодно, — посулил Веренс.
Двое пикси, полусогнувшись, быстренько приволокли длинный свиток и развернули его перед Веренсом. В руках у старого пикси откуда-то появилось гусиное перо.
— Это называйся подпись, — сказал он, глядя на Веренса, который, в свою очередь, с изумлением таращился на покрытый мелкими буковками пергамент. — Не забывай ставить ыныциалы под каждовым подпунктом и кодицилом. Мы, Нак-мак-Фигли, простоватый народец, — добавил он, — но кой-каковой толк в документах имеем.

Всемогучий Овес, часто моргая, смотрел на матушку поверх сложенных для молитвы рук. Затем он украдкой покосился на топор.
— Ты не успеешь, — сказала матушка, не двигаясь с места. — Если уж собирался использовать его, надо было заранее брать в руку. Молитва — это, конечно, хорошо. Она иногда помогает привести мысли в порядок. Но топор есть топор, во что бы ты ни верил.
Овес немного успокоился. Честно говоря, он ожидал, что она прыгнет ему прямо в горло.
— Может, Ходжесааргх приготовит чай, а то что-то в горле пересохло... — проскрипела матушка и, тяжело дыша, опустила голову на наковальню.
Краем глаза она заметила медленное движение его руки.
— Я принесу... спрошу... я...
— У этого сокольничего голова на своем месте прикручена. Кстати, от какого-нибудь печенья я тоже не откажусь.
Пальцы Овса сжали топорище.
— И все равно не успеешь, — сказала матушка. — Впрочем, ладно, можешь держать его в руке. Первым делом — топор, а помолиться всегда успеем. Ты похож на священнослужителя. Кто твой бог?
— Э... Ом.
— Это он или она?
— Он. Да. Определенно он. — Как ни странно, по этому поводу церковь еще ни разу не раскалывалась. — Э... и ты не против?
— Против кого? Против твоего бога? А почему я должна быть против?
— Ну... твои коллеги не уставали твердить, мол, омниане сжигали ведьм...
— Никогда такого не случалось, — сказала матушка.
— Боюсь, вынужден признаться, что в летописях...
— Ведьм они никогда не сжигали, — повторила матушка. — Быть может, сжигали каких-нибудь старых женщин, которые посмели высказать в открытую свое мнение, а потом не успели убежать. Но не ведьм. Я скорее готова поверить в обратное — что это ведьмы кого-то жгли. Не все  ведьмы отличаются приятным нравом.
Овес вспомнил о вкладе графа в составление « Великого инструментария»...
Эти книги были древними! Но не менее древними были вампиры!  Можно даже сказать каноническими.  Ледяной нож сомнения все глубже вонзался в его разум. Откуда нам знать, кто что написал? Чему или кому можно верить? Какое из писаний святое?  И в чем состоит истина?
Матушка поднялась на ноги, подошла к верстаку, на котором Ходжесааргх оставил огненную банку, и внимательно ее осмотрела.
Овес покрепче сжал в пальцах топор. А ведь и правда, в такие секунды топор действует более успокаивающе, чем молитва. Может, стоит начать с небольших истин? Например, у него в руке топор...
— Я... я должен быть уверен, — запинаясь сказал он. — Ты... ты превратилась в вампира?
Матушка Ветровоск, казалось, не расслышала его вопрос.
— Куда запропастился этот Ходжесааргх со своим чаем? — спросила она.
Вошел сокольничий с подносом.
— Рад видеть тебя в добром здравии, госпожа Ветровоск.
— Ну, наконец-то.
Взяв чашку, она едва не расплескала чай. Руки матушки дрожали.
— Ходжесааргх?
— Да, госпожа?
— Ты поймал жар-птицу?
— Нет, госпожа.
— Я видела, как ты охотился за ней.
— Я нашел ее, но она погибла. Только выжженная земля и осталась, госпожа.
— Расскажи-ка об этом поподробнее.
— А сейчас точно подходящее время? — спросил Овес.
— Самое подходящее, — сказала матушка Ветровоск.
Овес сидел и слушал. Ходжесааргх был оригинальным и по-своему хорошим рассказчиком. Если бы ему пришлось пересказывать, например, сагу о Цортской войне, весь рассказ заключался бы в наблюдениях за птицами: сколько присутствовало бакланов и пеликанов; каждый ворон был бы точно описан; ни одна крачка не была бы пропущена. Возможно, упоминались бы и люди в доспехах, но только потому, что на них сидели вороны.
— Феникс не откладывает яйца, — заметил Овес. Это случилось вскоре после того, как он спросил, не употреблял ли сокольничий укипаловку.
— Он — птица, — возразил Ходжесааргх. — А птицы откладывают яйца. Ни разу не встречал ни одной птицы, которая бы не откладывала яйца. Я даже собрал скорлупу.
Он скрылся где-то в глубине конюшни. Овес с беспокойством улыбнулся матушке Ветровоск.
— Скорее всего, это куриная скорлупа, — пожал плечами он. — Я читал о фениксе. Мифическое существо, символ...
— Не сказала бы, — перебила матушка. — Лично я не видала вблизи ни одного феникса.
Сокольничий быстро вернулся, прижимая к груди небольшую шкатулку, набитую обрывками шерсти, а в самом центре покоилась небольшая кучка скорлупы. Скорлупа была серебристо-серой и очень легкой.
— Я нашел ее в пепле.
— Еще никому не удавалось найти скорлупу феникса, — осуждающе произнес Овес.
— Я об этом не знал, господин, — с невинным видом произнес Ходжесааргх. — Иначе не стал бы даже искать.
— Кстати, а кто-нибудь ее вообще искал? — спросила матушка, рассматривая скорлупу.
— Ага.
— Я подумал: возможно, феникс обитает в каких-нибудь опасных местах и... — начал было Ходжесааргх.
— Для новорожденного любое место опасно, — сказала матушка. — Вижу, ты много размышлял, Ходжесааргх.
— Спасибо, госпожа Ветровоск.
— Жаль, так ни до чего и не додумался, — продолжила матушка.
— Госпожа?
— Здесь скорлупа нескольких яиц.
— Госпожа?
— Ходжесааргх, — терпеливо объяснила матушка. — Феникс отложил больше одного яйца.
— Что? Но это невозможно! Согласно мифологии...
— О, мифология, — покачала головой матушка. — Мифология — это всего-навсего рассказ победившей стороны, а победила она потому, что мечи у нее были длиннее. Да и станут ли победители обращать внимание на всякие орнитологические тонкости? Так или иначе, всякой твари должно быть по паре, одинокая тварь долго не протянет. У жар-птиц тоже есть враги, как и у любых других существ. Помоги мне встать, господин Овес. Сколько у тебя сейчас птиц, Ходжесааргх?
— Пятьдесят.
— Когда ты пересчитывал их в последний раз?
Они стояли и наблюдали за тем, как Ходжесааргх ходит от клетки к клетке. Затем они стояли и наблюдали, как он пересчитывает птиц в обратном порядке. Потом он некоторое время рассматривал свои пальцы.
— Пятьдесят одна? — подсказала матушка.
— Я ничего не понимаю, госпожа.
— Тогда пересчитай их по видам.
Получилось, что вместо восемнадцати мучеников бородатых в клетке сидели девятнадцать птиц.
— Может, еще один прилетел, завидев сородичей? — предположил Овес. — Как голубь.
— Такого не бывает, господин, — возразил сокольничий.
— И один из них не будет привязан, — сказала матушка. — Можете мне поверить.
Они нашли его в глубине клетки. Этот мученик был чуть меньше остальных и смирно висел на жердочке.
Редкая птица способна вести себя в клетке более спокойно, чем ланкрский ухтыястреб, он же мученик бородатый. Это плотоядная птица, пребывающая в вечных поисках возможности стать вегетарианцем. Большую часть времени ухтыястреб спит, но, когда совсем подводит желудок, он предпочитает спокойно сидеть на ветке и ждать, пока кто-нибудь умрет. Перед тем как погрузиться в сон, мученик бородатый покрепче обхватывает ветку когтями, после чего переворачивается вниз головой - и спокойно дремлет. Ходжесааргх разводил этих птиц лишь потому, что встречались они только в Ланкре, а еще ему нравилось их оперение. Но все заслуживающие уважения сокольничие соглашались с тем, что поразить дичь при помощи ухтыястреба можно одним-единственным способом — если метнуть им из пращи. Матушка протянула к птице руку.
— Я принесу тебе перчатку, — предложил Ходжесааргх, но матушка нетерпеливо отмахнулась.
Птица перескочила ей на запястье. Матушка охнула — по ее руке пробежали зеленовато-синие огоньки, как от болотного газа.
— Ты в порядке? — спросил Овес.
— Лучше не бывает. Ходжесааргх, мне нужна эта птица.
— Уже темно, госпожа.
— Не имеет значения. Но ты должен закрыть ей голову колпачком.
— Я никогда не закрываю головы ухтыястре-бов колпачками, госпожа. Они всегда ведут себя спокойно.
— Но эту птицу... эту  птицу... — пробормотала матушка, — ты еще не знаешь. Надень на нее колпачок.
Ходжесааргх медлил. Он вспомнил круг обожженной земли и существо, которое пыталось найти форму, в которой могло бы выжить...
— Госпожа, это ведь ухтыястреб?
— А почему ты спрашиваешь? — медленно произнесла матушка. — В конце концов, кто тут сокольничий — ты или я?
— Потому что в лесу я нашел... я видел...
— Что ты видел, Ходжесааргх?
Ходжесааргх не выдержал ее взгляда. Подумать только, он пытался поймать  феникса! Другие птицы в худшем случае клюнут его, вырвут кусок кожи. Но если бы он поймал... Ходжесааргх ощутил непреодолимое, жгучее  желание побыстрее избавиться от этой птицы.
Как ни странно, остальные обитатели птичника вели себя совершенно спокойно. Правда, все до единой головы были повернуты в сторону маленькой птички, сидевшей на запястье матушки Ветровоск. Все ничего не видящие головы в колпачках.
Ходжесааргх взял колпачок. Когда он надевал его на голову ухтыястреба, ему показалось, что под рукой сверкнуло золотистое пламя.
Впрочем, решил Ходжесааргх, это его не касается. Он столько лет провел в замке, достаточно счастливых лет — а все потому, что знал, куда можно совать свой нос, а куда — нельзя. И в это дело лучше было не соваться.
Матушка сделала несколько глубоких вдохов.
— Отлично, — кивнула она. — А теперь мы пойдем в замок.
— Зачем? Почему? — спросил Овес.
— А как ты думаешь?
— Вампиры ушли, — сказал священнослужитель. — Пока ты... приходила в себя. Господин Ходжес... ааргх сказал. Остались только солдаты и, э-э, слуги. А перед этим была какая-то суматоха, и из замка уехала карета. Но замок оцеплен стражниками, даже мышь не проберется.
— И как тогда пробралась целая карета?
— Ну, карета принадлежала вампирам, и правил ею их слуга, правда, Джейсон Ягг утверждает, будто бы видел в ней госпожу Ягг.
Матушка прислонилась к стене.
— Куда они направились?
— Я думал, ты прочтешь их мысли и сама определишь.
— Молодой человек, в данный момент я даже собственные  мысли не могу прочесть.
— Но, матушка, ты же еще не оправилась от потери крови...
— Не смей указывать мне, от чего я оправилась, а от чего — нет! — резко перебила матушка. — Не твоего ума дело. Интересно, куда могла направиться Гита Ягг?
— Ну, я думаю...
— В Убервальд, не иначе.
— Что? Но с чего ты взяла?
— Просто знаю. Ланкр сейчас небезопасен, а в такую ночь в кривые земли только самоубийца сунется. Можно, конечно, спуститься на равнину, однако я не удивлюсь, если дорогу размыло.
— Но Убервальд... там ведь опасно!
— Опаснее, чем здесь? — спросила матушка. — В Убервальде хорошо разбираются в вампирах. Тамошние жители к ним привыкли. И там есть безопасные места. Крепкие постоялые дворы вдоль главной дороги, это во-первых. Нянюшка — очень практичная женщина. Готова поспорить, именно так она и рассуждала. — Матушка вдруг поморщилась и добавила: — Но в конце концов они окажутся в замке вампиров.
— О нет!
— Я чувствую это в своей крови, — сказала матушка. — Вся беда в том, что Гита Ягг чересчур практична, — Некоторое время она молчала. — Ты что-то говорил о стражниках?
— Сейчас они заперлись в замке и носа на улицу не кажут, госпожа, — раздался чей-то голос у дверей.
Это был Шон Ягг, за спиной которого маячила ланкрская толпа. Вытянув перед собой руку, он неуверенно направился к матушке.
— Значит, нам повезло, — сказала она.
— Но в замок нам не войти, — возразил Шон.
— Ну и что? Им тоже оттуда не выйти.
— Гм... да. Но там арсенал. Все наше оружие! А еще они закатили там пьянку!
— Что это у тебя в руке?
— Ланкрский армейский нож, — ответил Шон. — Мой меч тоже в арсенале.
— А в этом ножике есть лезвие для извлечения солдат из замка?
— Э... нет.
Матушка оглядела нож со всех сторон.
— А эта кривая штуковина для чего?
— Это Регулируемое Устройство Для Одержания Победы В Онтологических Спорах, — важно сообщил Шон. — Король попросил его добавить.
— Ну и как? Работает?
— Э... если правильно отрегулировать.
— А это лезвие зачем?
— Это Инструмент Для Извлечения Истины Из Сказанного, — ответил Шон.
— Еще одна идея Веренса?
— Да, матушка.
— Очень полезный ножик, — сказал Овес. — Каждому солдату по такому бы...

Воздух в подпрыгивающей на ухабах карете приобретал определенную индивидуальность. Маграт принюхалась.
— Я же совсем недавно перепеленала Эсме...
После осмотра малышки, не принесшего никаких результатов, они заглянули под сиденье. Там, задрав лапы вверх, спал Грибо.
— Как это на него похоже, — покачала головой нянюшка. — Хлебом не корми, дай в открытую дверь проскочить. Милый котик, всегда хочет быть рядом с мамочкой.
— Может, приоткроем окно? — предложила Маграт.
— Дождь залетит.
— Зато запах вылетит. — Маграт вздохнула. — Знаешь, мы абсолютно определенно забыли один мешок с игрушками. Веренс настаивал, чтобы я постоянно показывала ей эти фигурки.
— А я по-прежнему считаю, рано еще заниматься образованием малютки, — возразила нянюшка, во-первых, чтобы отвлечь Маграт от грозивших опасностей, а во-вторых, из желания заступиться за всех неграмотных мира.
— Окружение для ребенка очень важно, — нравоучительно изрекла Маграт.
— Я слышала, пока ты носила Эсме, Веренс заставлял тебя читать умные книжки и слушать всякую вычурную музыку, — сказала нянюшка, когда карета с шумом въехала в очередную лужу.
— Ну, против книг я ничего не имела, а вот пианино было абсолютно расстроено. Приходилось слушать, как Шон терзает свою трубу, — ответила Маграт.
— Бедный мальчик, когда ж он женится... — вздохнула нянюшка. Карета качнулась, и она судорожно вцепилась в сиденье. — А эта колымага довольно-таки резвая.
— Жаль, ванночку не захватили, — продолжала сокрушаться Маграт. — А еще мы забыли игрушечную ферму, и у нас заканчиваются пеленки...
— Дай я гляну на нее, — попросила нянюшка. Маграт передала ей малютку Эсме.
— Ну-ка, давай на тебя посмотрим... — защебетала нянюшка.
Голубые глаза девочки уставились на нянюшку Ягг. Крохотная головка покачивалась в такт движению кареты, на розовом личике застыло задумчивое выражение, словно малышка раздумывала, что ей сейчас больше хочется: пить или наоборот.
— Как внимательно она смотрит, — заметила нянюшка. — Весьма необычно для ребенка такого возраста.
— Если, конечно, она сейчас ребенок, — мрачно заметила Маграт.
— Тс-с. Если матушка и с нами, она не вмешивается. Она никогда не вмешивается. Кроме того, мы говорим не о ее разуме,  о нет, она действует совсем иначе.
— И как же?
— Ну, ты ж видела, как она Заимствует. Это не разум, а нечто иное.
— Наверное... все то, что делает ее матушкой, — предположила Маграт.
— Примерно. Собирает все в кучку и прячет в безопасном месте.
— Она даже молчит не так, как другие люди.
— Знаю. Никто не умеет молчать так, как Эсме. Ты даже собственных мыслей почти не слышишь.
Колесо кареты угодило в очередную яму, и они разом подпрыгнули на сиденьях.
— Нянюшка?
— Да, милая?
— А с Веренсом все будет в порядке?
— О да. Этим мелким дьяволятам можно доверить что угодно. За исключением разве что бочки крепкого пива и коровы. Даже матушка говорит, что келда весьма и весьма неплоха...
— Келда?
— Это их знахарка... ну, или старейшая, мудрейшая, как хочешь называй. Кстати, кажется, нынешнюю зовут Большая Агги. Мне редко доводилось встречать женщин из их племени. Я вообще слышала, что у пикси может быть только одна женщина, она-то и становится келдой. И за раз вынашивает по сто детишек.
— Как-то это... — неуверенно произнесла Маграт.
— А может, они как гномы, и различить их можно, только заглянув под набедренные повязки, — сказала нянюшка.
— Но матушке наверняка все о них известно, — произнесла Маграт.
— Только она ничего не говорит, — откликнулась нянюшка. — Считает, что это их личное дело.
— То есть... с Веренсом все будет в порядке?
— Конечно.
— Знаешь... он очень добрый, — промолвила Маграт, и окончание фразы словно бы повисло в воздухе.
— Агась.
— И хороший король.
Нянюшка снова кивнула.
— Просто мне хотелось бы, чтобы люди относились к нему более... серьезно, — продолжала Маграт.
— Понимаю.
— Он столько работает. Переживает буквально обо всем. А люди словно бы не замечают его.
Нянюшка даже не знала, что и сказать на это.
— А может, ему стоит немножко уменьшить корону? Ну, для начала, — предложила она. — Гномы с Медной горы сделают эту работу за один день.
— Нянюшка, это традиционная  корона.
— Если б не его уши, это был бы традиционный  воротник, — возразила нянюшка. — А еще ему следует почаще орать.
— Он не умеет. Терпеть не может крики!
— Жаль. Людям нравится, когда король орет. Или рыгает в самый ответственный момент — тоже очень популярная черта. И всякие кутежи-мутежи — весьма королевское занятие. Запои там...
— А я думаю, он думает, что люди хотят совсем не этого. Он пытается следовать настоящим нуждам своих подданных. Пытается понять, что им нужно сегодня.
— Ага, кажется, я поняла, — кивнула нянюшка. — Сегодня люди нуждаются в одном, завтра — в другом... Погромче ори да побольше кути — вот решение всех проблем.
— И как можно чаще рыгай?
— Это было бы совсем здорово.
— А...
— Да, милая?
— Нянюшка, а с ним будет все в порядке?
— — Ну конечно. С ним ничего не случится. Тут все как в шахматах, понимаешь? Королева сражается, а король отстаивается себе в сторонке. Но лишишься короля — лишишься всего.
— А с нами тоже ничего не случится?
— О, с нами  никогда ничего не случается. Помни об этом. Как правило, это мы случаемся с другими людьми.

Тем временем с королем Веренсом случалось много всяких людей. Он дрейфовал в какой-то теплой, приятной дымке и всякий раз, открывая глаза, видел толпы Фиглей, разглядывающих его при свете костра. Также до него доносились обрывки разных разговоров, а точнее, споров.
— ... Онно нашен короликс тож?
— Агай, типатого.
— Ентат кус хобья?
— Тсытьтебя! Он болей. Чо, с'сем не зырикс?
— Агай, хренаксдвакс! Имхой, всегдажь болей!
Веренс почувствовал, что кто-то маленький, но сильный пнул его по ноге.
— Хай-хай, кралек! Верзуны все так валяй-болей, биг-биг дуралей?
— Конечно-конечно, — пробормотал Веренс. Устроивший допрос человечек громко сплюнул рядом с его ухом.
— Ах, моя б скеппенса не давай...
Вдруг возникла полная тишина, что в принципе невозможно, если рядом с вами находится хотя бы один Фигль. Веренс попытался повернуть голову.
Из дыма появилась Большая Агги.
Теперь он смог рассмотреть ее получше: приземистая синяя женщина чем-то напоминала мини-вариант нянюшки Ягг. Было что-то этакое в ее взгляде. С формальной точки зрения король Веренс был абсолютным правителем страны и мог оставаться таковым еще долгое время — при условии, что он не допустит никаких ошибок и не будет постоянно требовать от ланкрцев делать то, что они делать отказываются. Веренс прекрасно понимал, что главнокомандующий его армии куда более охотно выполняет приказы своей матушки, а не короля.
Тогда как Большой Агги даже не нужно было что-либо говорить. Все просто смотрели на нее и делали то, что требовалось.
Рядом появился человек Большой Агги.
— Большая Агги думай, ты возжелаешь спасти своих жену и дитятю, — сказал он.
Веренс кивнул. На большее он сейчас был просто не способен.
— Большая Агги полагай, ты слаб-слаб, много терял крови. Негодяйский укус содерживает то, что подчиняет.
Веренсу было нечего возразить. Сейчас он готов был согласиться со всем, что бы ему ни говорили.
Из дыма выступил человечек с большой глиняной миской в руках, по краям которой стекала белая пена.
— Ты не способный короликс, когда отлеживаешь спину, — продолжил человек Большой Аг-ги. — Поэтому она готовила для тебя особое хлебало...
Пикси поставил миску, наполненную, как сначала показалось Веренсу, сметаной, но с какими-то темными спиральными линиями на поверхности, после чего почтительно отступил.
— Что в ней? — прохрипел Веренс.
— Млеко, — быстро ответил человек Большой Агги. — И хлебало Большой Агги. И трава.
Веренс с благодарностью воспринял последнее слово. Вместе со своей женой он разделял странную, но непоколебимую уверенность в том, что все, содержащее травы, безопасно, полезно для здоровья и питательно.
— Ты пей глоток от пуза, — сказал старый пикси. — А потом мы находим тебе меч.
— Но я никогда не держал в руках меч, — ответил Веренс, пытаясь сесть. — И считаю, что насилие — это последняя мера...
— Ах, ви-ил, ну, коли ты привыкай к ведрам и лопатам... — промолвил старик. — Выпивай, королек. Скоро ты видишь все по-другому.

Овес поспешно спрыгнул с мула. Матушка Ветровоск в неудобной позе лежала на покрытой мхом земле, ее глаза были закрыты. Он взял ее за запястье. Пульс присутствовал, но очень-очень слабый. Она была холодной, как лед.
Когда он пошлепал матушку по щекам, она открыла глаза.
— Если ты сейчас заговоришь о религии, — прохрипела она, — я с тебя шкуру спущу... — И ее глаза снова закрылись.
Овес сел и попытался успокоиться. Холодная, как лед... да, в ней был  какой-то холод, словно она всегда отвергала тепло. Любое тепло.
Он снова услышал стук копыт, потом тихонько звякнула уздечка. Звук был совсем рядом.
— Эй! — крикнул Овес, поднимаясь на ноги. Он попытался рассмотреть всадника, но увидел лишь смутный силуэт чуть дальше по тропе.
— Вы нас преследуете? Эй!
Сделав несколько шагов, он увидел склонившую голову лошадь. Всадник выглядел как тень, отсоединившаяся от ночной тьмы.
Овса вдруг обуял ужас, он бегом вернулся и упал рядом с неподвижным телом матушки. Сняв с себя промокший насквозь плащ, он укрыл им матушку, сам не понимая, зачем это делает, потом принялся отчаянно озираться в поисках хоть чего-нибудь, при помощи чего можно было разжечь огонь. Огонь  — это главное. Он приносит жизнь, прогоняет тьму.
Но рядом высились только огромные, пропитанные дождем ели, а между черных стволов рос папоротник. Не было ничего, что могло бы гореть.
Он лихорадочно пошарил в карманах и нашел вощеную коробку, в которой оставалось всего несколько спичек. Так, теперь следует найти пару сухих веточек и пучок травы, которые, загоревшись, высушат следующую порцию веточек...
Дождь проникал под рубаху. Сам воздух был пропитан водой.
Прячась от капель, Овес сгорбился под своей шляпой и достал из кармана «Книгу Ома». Это его утешит. Ом подскажет верный путь...
«... У меня есть грелка...»
— Проклятье, — едва слышно произнес он.
Он открыл книгу наугад, зажег спичку и прочел:
«... и во время оное на землях сиринитов случилось велико множение верблюдов...»
Спичка, зашипев, погасла.
Никакой пользы, даже намека. Он попытался еще раз.
«... И глянул на Гулъ-Арах, и оплакал пустыню безбрежну, и поскакал в...»
Овес вспомнил издевательскую улыбку вампира. Каким словам ты веришь? Трясущимися руками он зажег третью спичку, снова открыл книгу и прочел при пляшущем пламени:
«... И молвил Брута Симони: "Там, где тьма была, разожжем мы свет великий... "»
Спичка погасла. И наступила тьма.
Матушка Ветровоск застонала. Овсу показалось, что он слышит стук копыт неторопливо приближающейся лошади.
Он упал на колени в грязь и попытался молиться, но голос с небес не откликнулся ему. Как всегда. Его предупреждали, что на это особо рассчитывать не стоит. В отличие от всех прочих богов Ом вкладывал ответы прямиком в головы своей паствы. Со времен пророка Бруты Ом предпочитал не вступать ни в какие беседы. Так, во всяком случае, утверждали.
Если у тебя нет веры, значит, у тебя ничего нет. И ждет тебя одна лишь тьма.
Он поежился. Бог просто отмалчивается — или там, наверху, и нет никого вовсе?
Овес снова попытался молиться — на сей раз с большим отчаянием и рвением. Теперь он выкрикивал обрывки молитвы, которую произносил еще ребенком. Путал слова, строки, но все равно продолжал выкрикивать их, чтобы они неслись во вселенную Тому, Кто Обитает Где-То Там.
Дождь ручьем лился с его шляпы.
Он стоял на коленях, и ждал в мокрой темноте, и прислушивался к собственному разуму, и вдруг вспомнил, и снова достал «Книгу Ома».
И стал свет великий.

Карета прогрохотала мимо растущих у озера сосен, налетела на корень, лишилась колеса и упала набок. Лошади лихорадочно забились в своей упряжи.
Игорь поднялся с земли, проковылял к карете и поднял дверь.
— Прошайт прощения, — сказал он. — Такое вфегда бывайт, когда мафтер отфутфтвовайт карета. Никто не фтрадайт?
Чья-то рука схватила его за горло.
— Мог бы и предупредить! — прорычала нянюшка. — Нас раскидало по всей карете! Где мы находимся? В Утолежке?
Вспыхнула спичка, и Игорь зажег факел.
— Мы ефть фовфем рядом замок, — сказал он.
— Рядом с чьим замком?
— Фемейфтва Форокула.
— Мы рядом с замком вампиров!
— Йа. Думайт, фтарый мафтер что-то делайт дорога. Колефо пофтоянно отлетайт, как ни езжайт. Так, говаривайт он, замок вфегда гофти.
— А ты не догадался сообщить нам об этом заранее? — спросила нянюшка, выбираясь из кареты и подавая руку Маграт.
— Меня извиняйт. Тяжелый бывайт день...
Нянюшка взяла у него факел. Пламя осветило грубую табличку, прибитую к дереву.
— «Там замок. Тока ни приближайтись к ниму», — прочла нянюшка. — Надо же, даже стрелку пририсовали. Очень любезно с их стороны.
— О, это делайт мафтер, — объяснил Игорь. — Иначе люди мочь не замечайт.
Нянюшка всмотрелась в темноту.
— И в замке сейчас кто-то есть?
— Флуги.
— Они нас впустят?
— Наин проблема. — Игорь пошарил под вонючей рубашкой и достал огромный ключ на веревке.
— Мы собираемся войти в их  замок? — изумилась Маграт.
— Похоже, нам больше некуда деваться, — пожала плечами нянюшка Ягг, направляясь вверх по дороге. — Карета разбита. А рядом ни деревушки. Хочешь провести ночь на улице? Замок есть замок. Там двери, засовы. А все вампиры сейчас в Ланкре. Кроме того...
— Что?
— Именно так поступила бы Эсме. Чувствую это всей своей кровью.
Кто-то завыл в лесу, совсем рядом. Нянюшка глянула на Игоря.
— Вервольф? — спросила она.
— Йа.
— Пожалуй, нам не стоит здесь задерживаться. Она показала на нарисованный на камне знак.
— « Не ходайт по этому фамому короткому пути к замку»? — прочла она вслух. — Такой изобретательностью нельзя не восхищаться. Судя по всему, тут живут тонкие знатоки человеческой природы.
— А входов в замок много? — спросила Маграт, когда они миновали следующую табличку, гласящую: «Не Приблжайтес К Коретному Двору. 20 ярд. лев.».
— Игорь? — спросила нянюшка.
— Вампиры чафто воевайт друг дружка, — ответил он. — Поэтому ефть один только вход.
— Ну, хорошо, раз ничего больше не остается... — вздохнула Маграт. — Ты возьмешь колыбель и мешок с грязными пеленками. И плюшевые игрушки. И эту штуку, которая крутится и издает странные звуки, если дернуть за веревочку...
Табличка перед подъемным мостом гласила: «Ваш Пофледний Возможнофть Не Ходийт Замок». Нянюшка долго смеялась.
— Игорь, граф будет тобой очень недоволен, — сказала она, когда слуга открыл дверь.
— Да ходийт он... Я фобирайт вещи и езжайт в Блинц. Там Игорь вфегда арбайтн иметь. Много-много молний там ударяйт, больше чем офтальной гора.
Нянюшка наконец вытерла слезы с глаз.
— Уф-ф, хорошо, что я и так вся мокрая, — сказала она. — Ладно, пошли в замок. Кстати, Игорь, если ты задумал нас обмануть, я сделаю из твоих кишок подвязки.
Игорь застенчиво опустил взгляд.
— О лучшей учафти можно только мечтайт, — пробормотал он.
Маграт хихикнула. Игорь распахнул дверь и прошаркал в замок.
— Что? — спросила нянюшка.
— Ты не заметила, как он на тебя смотрит? — спросила Маграт, когда они поспешили за хромающей фигурой.
— Кто? Он?
— По-моему, он по тебе вздыхает, — усмехнулась Маграт.
— А я думала, у него просто одышка... — с легким оттенком паники сказала нянюшка. — Ну, то есть на мне сегодня не самые новые панталоны, и все такое!
— А мне он кажется довольно-таки романтичным мужчиной.
— Ну, не знаю, не знаю, — покачала головой нянюшка. — Я, конечно, польщена, но мужчины, которые еле стоят, не в моем вкусе.
— Которые или у которых? — уточнила Маграт.
Нянюшка всегда считала себя женщиной, которую невозможно вывести из равновесия, но сейчас случилось именно это. От Маграт такого удара она никак не ожидала.
— Нянюшка, я — замужняя женщина, — сказала Маграт и улыбнулась, увидев выражение ее лица.
Приятно все-таки хоть раз подложить кнопку на пути беззаботно шагающей по жизни нянюшки.
— Но... a y... то есть у Веренса, ну, понимаешь... все в порядке?
— Да, в абсолютном. И анекдоты, которые ты вечно рассказываешь... Теперь я их понимаю.
— Что? Вообще все понимаешь? — воскликнула нянюшка тоном человека, у которого из колоды стащили все тузы.
— Ну да. Кроме одного. Ну, о священнослужителе, старухе и носороге.
— Слава богам! — с облегчением воскликнула нянюшка. — Я сама его поняла, лишь когда мне было за сорок!
Прихромал Игорь.
— В замке только флуги, — сказал он. — Вы проходийт моя комната в фтарая башня. Там ефть толфтые двери.
— Госпожа Ягг очень тебе признательна, — хмыкнула Маграт. — Кстати, она только-только рассказывала мне, какие красивые у тебя ноги. Правда, нянюшка?
— Хотейт таких же? — предложил Игорь, поднимаясь по лестнице. — У меня ефть их много. Там, на леднике.
— Что-что у тебя есть? — спросила нянюшка, резко останавливаясь.
— Если ты нуждайт какой-нибудь орган, я вефь твой рафпоряжение, — объявил Игорь.
Маграт глухо закашлялась — так, словно у нее перехватило дыхание.
— У тебя на льду хранятся... части людей? — с ужасом осведомилась нянюшка. — Части незнакомых людей? Разрубленных? Так, я больше ни шагу не ступлю!
Игорь испуганно воззрился на нянюшку.
— Не ефть незнакомых,  — пояснил он. — Члены фемья.
— Ты порубил на кусочки членов своей семьи?  — Нянюшка попятилась.
Игорь отчаянно замахал руками.
— Это ефть традиция! — воскликнул он. — Каждый Игорь офтавляйт фвой тело фемье! Зачем выбрафывайт хороший орган?! К пример, мой дядья Игорь умирайт от бык, но имейт хороший фердце, хороший почки. Они ведь пропадайт даром! Кроме того, у него бывайт руки дедушки, очень умелые руки, йа! — Он даже всхлипнул. — Жаль, они не дофтавайтфя мне. Он бывайт гут кофтоправ!
— Та-а-ак... — протянула нянюшка. — Интересно, какой же смысл в этой семейке обретет выражение: «У него папины глаза»?
— Их получайт мой троюродный брат Игорь.
— Но... но... кто вас всех режет и сшивает? — спросила Маграт.
— Я. Игорь обучайтфя домашний кофтоправие на отцовых коленях, — сказал Игорь. — А практиковайтфя на дедушкиных почках.
— Извини, — перебила нянюшка. — Отчего, говоришь, умер твой дядя?
— От бык, — пояснил Игорь, отпирая очередную дверь.
— В смысле, он на них разорился, а потом покончил жизнь самоубийством?
— Наин, это они кончайт игореубийфтвом. На него падайт бычье фтадо. Нефчафтный флучай. Мы не предпочитайт не рафпрофтраняться.
— Прости, — вмешалась Маграт. — То есть ты сам делал себе все операции?
— Это не так ефть фложно. Главное — знайт как. Иногда, конечно, приходитфя пользовайт зеркало или профить кого-нибудь дёржайт нитка пальцем, но...
— И это не больно?
— Я вфегда предупреждайт убирать палец, когда затягивайт нитка.
Дверь, заскрипев, открылась. Это был долгий, полный мучений и боли скрип. Он словно существовал отдельно от двери и звучал еще несколько секунд после того, как дверь закрылась.
— Какой ужасный  звук, — сказала нянюшка.
— Данке. Добивайтфя его много дней. Такой фкрип фам не возникайт.
Из темноты донесся лай, и что-то  прыгнуло на Игоря, сбив его с ног.
— Флезайт ф меня, проказник!
Это была собака. Вернее, несколько собак, собранных в одну. У нее было четыре лапы — почти одинаковой длины, но, как заметила Маграт, разного цвета. Одна голова, левое ухо — черное и заостренное, а правое — коричнево-белое и обвислое. И очень-очень много слюнных желез.

Нянюшка, быстро шагавшая по главному залу замка с охапкой кольев, вдруг остановилась как вкопанная.
— А это что такое? — спросила она. — Ничего себе размерчик!
— О, это бывайт радофть и гордофть фтарый граф, — возвестил Игорь. — Мафтер бывайт не флишком фовременный, но чафто говоривайт, что век Летучей Мыши имейт фвои преимущефтва. Иногда он играйт на нем и играйт, нефколько чафов кряду...
Это был орган — вернее, таким мечтал стать всякий орган, когда вырастет, — потому что данная особь занимала практически весь огромный зал. Нянюшка, как фанатичная, до мозга костей поклонница музыки, не могла не залюбоваться этим инструментом. Орган был весь черный, даже трубы его были заключены в узорчатый кожух из черного дерева, а регистры и клавиши были выточены из мертвого слона.
— И как он работает? — уточнила нянюшка.
— При помощи вода, — объяснил Игорь гордо. — Под замком протекайт подземная река. Мафтер заказывайт орган по фобфтвенный проект...
Нянюшка провела пальцами по бронзовой табличке над клавиатурой.
«ПАСЛУШАЙТЕ, КАК ПАЮТ КИНДЕР НОЧИ... ЧТО ЗА ВУНДЕБАР МУЗИК ОНИ СОЗДАЮТ, — гласила она. — Производитель: Бергольт Статтли Джонсон, Анк-Морпорк».
— Настоящий «Джонсон», — благоговейно произнесла нянюшка. — Я целую вечность не касалась его клавиш... — Она присмотрелась. — Что это? «Крик 1», «Раскаты грома 14», «Вой волка 5»? Целый набор регистров «Скрип половиц»?! Но на нем ведь нельзя играть! В смысле музыку!
— Йа, но фтарый мафтер больше интерефовайт... фпецэффекты.
На пюпитре все еще лежал покрытый пылью нотный лист, который кто-то аккуратно заполнял. На листе было множество зачеркиваний и исправлений.
— «Возвращение Невесты Мести Сына Сорокулы», — прочла нянюшка вслух. Ниже имелась приписка «С глубины 20 000 фатомов (?)», но она была зачеркнута. — «Соната для раскатов грома, скрипучих дверей и юных дев в прозрачных одеждах». Твой старый хозяин был немножко художником?
— Йа, некоторый род, — с тоской заметил Игорь.
Нянюшка отошла от органа.
— Маграт точно ничего не угрожает? — спросила она, поднимая колья.
— Та дверь толпонепробиваема, — сказал Игорь. — А Охвофток — девять тридцать вофьмых ротвейлер.
— Какими частями тела? Мне просто интересно.
— Две лапа, один ухо, много кишка и нижний челюфть, — быстро перечислил Игорь, и они двинулись дальше.
— Да, но мозг у него спаниеля, — заметила нянюшка.
— Это у него в кофтя, — кивнул Игорь. — Он хватайт людей челюфтями, а потом виляй хвофт, вышибай дух.
— Он виляет хвостом так, что вышибает из людей дух?
— Йа. А иногда он топийт их флюна.

* * *

Вампиры спустились чуть ниже, и из темноты выступили крыши Воронау. Коснувшись ногами земли, Агнесса заметила, что кое-где в окнах горят свечи.
Рядом с ней опустился Влад.
— Конечно, в такую погоду ты не увидишь город во всей его красе, — промолвил он. — Очень хорошая архитектура на городской площади, прекрасная ратуша. Отец делал часы на заказ.
— Правда?
— А еще построил колокольню. Ну, не он, конечно, местные жители.
— Стало быть, у вампиров денег летучие мыши не клюют?
Город выглядел довольно большим и был похож на прочие равнинные города. Единственное, что его отличало, — это безвкусные резные украшения практически на каждом карнизе.
— Семья всегда владела этими землями, — ответил Влад, не обращая внимания на ее сарказм. — А деньги имеют обыкновение накапливаться. В течение многих веков. Кроме того, мы, как тебе известно, ведем не слишком активную светскую жизнь.
— И не тратите много денег на еду, — добавила Агнесса.
— Хорошая шутка...
Где-то над их головами зазвонил колокол.
— Сейчас ты все увидишь, — сказал Влад. — И поймешь.

* * *

Матушка Ветровоск открыла глаза. Прямо перед ней горел огонь.
— О, — пробормотала она. — Свет...
— Ну что, — спросил Овес, — тебе получше?
Она повернула голову. Посмотрела на поднимавшийся от платья пар.
Овес нырнул под ветви двух елей и бросил в костер очередную охапку веток. Пламя зашипело.
— Как долго я... отдыхала? — спросила матушка.
— Около получаса.
Красный свет и черные тени плясали меж деревьев. Дождь превратился в мокрый снег, который таял над костром и превращался в пар.
— Как тебе удалось развести костер? В такой-то темноте?
— Это все спасибо Ому, — откликнулся Овес.
— Очень любезно с его стороны. Но мы должны... продолжить путь. — Матушка попыталась встать. — Уже недалеко. И все время под гору...
— Мул убежал, — сказал Овес.
— Но ноги-то еще при нас! Я чувствую себя лучше... немного отдохнув. Огонь вернул мне частичку жизни.
— Сейчас слишком темно и слишком мокро. Подождем до утра.
Матушка встала.
— Нет. Найди палку или еще что-нибудь, на что я могла бы опереться. Быстрее!
— Ну... ниже по склону я видел ореховую рощу, но...
— Мне как раз пригодится крепкая ореховая палка. Не стой же столбом! С каждой минутой мои силы возвращаются. Ступай!
Он исчез в мокрой темноте.
Матушка помахала юбкой перед костром, чтобы теплый воздух лучше циркулировал, и что-то белое вдруг вылетело из пепла и, поплясав над огнем, опустилось на землю.
Она нагнулась.
В ее руках оказался клочок тонкой бумаги с опаленным краем. Это была часть страницы. В красном свете костра она различила слова: «... Омьего... ложенный... Урн искоренил...». Сбоку к клочку приклеились ниточки, которые прежде удерживали его в переплете.
Она долго вертела его в руках, но потом, когда треск веток возвестил о возвращении всемогучего Овса, аккуратно бросила бумажку обратно в огонь.
— И ты найдешь в такой темноте дорогу? — спросил он, передавая матушке ореховую палку.
— Разумеется. Ты будешь поддерживать меня с одной стороны, а с другой я буду опираться на палку. Приятная прогулка по лесу, не более.
— Выглядишь  ты нисколечко не лучше.
— Молодой человек, если мы будем сидеть здесь и ждать, пока я похорошею, боюсь, пройдут многие годы.
Она подняла руку, и из темноты мгновенно вылетел ухтыястреб.
— Ты молодец, что развел костер, — сказала матушка, не оборачиваясь.
— Я всегда считал: главное — верить в Ома, и выход всегда найдется.
— А я считаю: Ом помогает тем, кто сам себе помогает, — промолвила матушка.

По всему Воронау в окнах загорались свечи и лампы, отовсюду доносился шум отпираемых дверей. Звон колокола разносился далеко сквозь туман.
— Обычно мы собираемся на городской площади, — сказал Влад.
— Но сейчас глубокая ночь! — удивилась Агнесса.
— Да, но такое случается не слишком часто, по нашему договору — не чаще двух раз в месяц. Видишь, каким процветающим выглядит город? Жители Воронау находятся в полной безопасности. И ты заметила, никаких ставен на окнах? Им не приходится устанавливать решетки на окна, прятаться в подвалах, тогда как в... менее управляемых районах нашей страны, не буду кривить душой, это до сих пор происходит. Но местные жители поменяли страх на безопасность. Они... — Влад вдруг покачнулся, прислонился к стене и провел ладонью по лбу. — Извини, я чувствую себя немного... странно. О чем это я?
— Понятия не имею, — огрызнулась Агнесса. — Ты что-то говорил о том, как тут все счастливы, когда к ним в гости приходят вампиры.
— Ах да. Да. Сотрудничество, а не вражда. Ведь... — Он достал из кармана носовой платок и вытер лицо. — Потому что... Ну, это, как его... Слушай, тебе не кажется, по-моему, похолодало?
— Не знаю... — неуверенно ответила Агнесса. — По-моему, немного сыро, и все.
— Пойдем на площадь, — предложил Влад. — Уверен, мне скоро станет лучше.
Площадь была прямо перед ними, неподалеку. Там уже горели факела. Собирались местные жители, кто-то — с одеялами на плечах, другие — в тулупах, наброшенных на ночные рубашки. Люди скапливались небольшими группками, как будто прозвучал вой пожарной сирены, но дыма пока нигде не было видно.
Заметив Влада, собравшиеся на площади сразу стали нервно покашливать, зашаркали ногами.
Тем временем сквозь туман на площадь спускались остальные вампиры. Изящно приземлившись, граф Сорокула кивнул Агнессе.
— А, госпожа Нитт, — рассеянно произнес он. — Ну что, Влад, все собрались?
Колокол перестал звонить, и буквально через мгновение на землю опустилась Лакримоза.
— Что, девица все еще с тобой? — спросила она, удивленно подняв брови. — Ну и ну...
— Я должен перекинуться парой слов с городским головой, — сказал граф. — Ему нравится, когда его держат в курсе происходящего.
И граф направился к приземистому мужчине, который, несмотря на то что его подняли с постели в столь ненастную ночь, не забыл надеть на шею положенную по должности золотую цепь.