Отыскав самый темный угол, Ринсвинд сел там за стол. Посетители по-прежнему продолжали рассматривать его.
Чтобы отвлечься от этого разглядывания, Ринсвинд достал «КАК Я ПРОВЕЛ ОТПУСК» и наугад открыл, надеясь разобраться, почему вид этих листков оказал на хозяина столь магическое воздействие.
«...Продал мне пирожок, внутри которого я обнаружил [сложная пиктограмма] сосиску из свиных внутренностей [мочащийся пес], – прочел он. – И такие пирожки продавались повсюду в любое время и стоили одну маленькую монетку, а граждане выглядели такими сытыми, что почти не покупали эти [сложная пиктограмма] с лотка [сложная пиктограмма, одним из узнаваемых элементов которой был перечеркнутый нож]-сан».
«Сосиска из свиных внутренностей... – подымал Ринсвинд. – Пожалуй, она и в самом деле может поразить тебя до самых глубин души, учитывая, что до этого момента сытный обед представлялся тебе миской обмылков, подернутой подозрительного вида застывающей пленкой.-
Ха! Этому господину Как-Я-Провел в следующий свой отпуск надо отправиться в Анк-Морпорк. Интересно, как ему понравится одна из старых добрых... сосисок Себя-Режу-Без-Ножа... сосисок из натурального... свиного продукта...»
Ложка с плеском упала в миску.
Ринсвинд торопливо перелистнул несколько страниц.
«...На мирных, спокойных улицах, по которым я прогуливался, я не заметил и следа преступности и бандитизма...»
– Ясное дело, не заметил, четырехглазый кретин! – воскликнул Ринсвинд. – Все шишки-то падали на мою голову!
«...Город, в котором все люди свободны...»
– Свободны? Свободны? Ну да, к примеру, мы свободны сдохнуть от голода, быть ограбленными Гильдией Воров... – язвительно сообщил листкам Ринсвинд и перекинул еще одну страницу.
«...Спутником моим был Великий Волшебник [сложная пиктограмма, после нескольких секунд изучения которой сердце у Ринсвинда упало в пятки: сочетание нескольких штрихов очень напоминало искаженное агатское слово, обозначающее "рис"], самый выдающийся и могучий волшебник в стране...»
– Я этого никогда не говорил! Я... Ринсвинд прервался на полуслове. Память-предательница тут же выудила из своих захламленных подвалов пару фраз вроде: «О, да аркканцлер Мне в рот заглядывает, ничего без меня сделать Не может» или «Да если б не я, тут все давным-давно рухнуло бы». Но ведь это была обычная пьяная похвальба, надо быть полным идиотом, чтобы принять этот треп за чистую монету и, более того, написать о нем...
Внутренний взор Ринсвинда сфокусировался на следующей картинке. Счастливое, улыбающееся лицо человечка. Человечек носит гигантские очки, он доверчив и невинен, как дитя, и куда бы он со своими доверчивостью и невинностью ни пошел, он несет с собой ужас и разрушение. Двацветок просто не мог поверить, что мир – это не лучшее место для житья. И ему в самом деле жилось довольно неплохо. Все плохое мир приберегал для Ринсвинда.
До встречи с Двацветком жизнь Ринсвинда протекала тихо и спокойно, без каких-либо особых событий. Зато после этой встречи события пошли в гигантских количествах.
Значит, человечек вернулся домой? В Бес Пеларгик – единственный в империи нормально функционирующий морской порт.
Нет, ну нельзя же быть настолько идиотом, чтобы писать такое!
Настолько доверчивых людей на свете просто нет – за исключением одного человека.
Ринсвинд был далек от политики, но в некоторых вопросах он разбирался довольно неплохо не потому, что они имели какое-то отношение к политике, а потому, что они имели отношение человеческой природе. И вот отвратительные образы собрались вместе, образовав весьма неприглядную картину.
Вокруг империи стена. Если хочешь прожить в империи подольше, ты должен научиться варить суп из свиного визга и глотать кровавые слюни, потому что так здесь заведено. А еще к тебе в дом периодически наведываются солдаты.
Но если кто-нибудь вдруг напишет веселенькую книжонку на тему...
...«Как я провел отпуск»...
...Повествующую о мире, который устроен совсем иначе...
...То даже в самом окаменелом обществе найдется некоторое число людей, которые зададутся опасными вопросами типа: «Кстати, в самом деле, а куда девается вся свинина?»
Ринсвинд мрачно уставился в стенку. Крестьяне Империи, Восстаньте! Вам нечего терять, кроме голов, рук, ног и еще этой комбинации из терки для сыра и рубахи из колючей проволоки...
Он пошуршал листками. Имя автора нигде не указывалось. Вместо этого сразу под названием мелкими пиктограммами была набрана фраза: «Желаем Удачи! Снимайте Копии! Успеха и Многие Лета Нашему Делу!»
В Анк-Морпорке тоже случались бунты. Однако никто никогда не занимался их организацией. Все просто хватали что попалось под руку и выходили на улицы. И никто не придумывал Официальных боевых кличей, больше полагаясь На старое испытанное «Вот он! Хватай, хватай! Схватил? А теперь лупить.
Дело в том, что... есть поводы, а есть причины, и повод не обязательно является истинной причиной. Когда лорда Капканса Психопатического подвесили за его фиггин , на самом деле это случилось вовсе не потому, что он заставил старика Ложечника Мягкоступа съесть собственный нос, но из-за того, что за долгие годы своего правления лорд Капкане успел напакостить буквально всем, причем крайне изобретательно, и народное возмущение наконец прорва...
Из противоположного от Ринсвинда угла донесся жуткий вопль. Ринсвинд чуть было по привычке не юркнул под стол, но вдруг его взгляд наткнулся на маленькую сцену, на которой разыгрывалось какое-то действо.
Постепенно взоры всех посетителей обратились к подмосткам.
Зрелище представляло определенный интерес. Ринсвинд не совсем разобрался в сюжетной линии, но в целом смысл был примерно такой: мужчина любит девушку, потом ее у него отбивает другой мужчина, первый мужчина разрезает обоих напополам и падает на собственный меч, после чего вся компания выходит к зрителям и склоняется в низком поклоне, означающем, по-видимому, нечто вроде: «А Дальше Все, Кто Не Умер, Жили Долго И Счастливо». Уловить более мелкие детали было довольно трудно, поскольку актеры то и дело вопили «Хооооооррррррааа!», а добрую половину представления вообще проболтали со зрителями. Кроме того, их маски были неотличимы одна от другой.
На полу рядом со сценой расположилось трио музыкантов. Музыканты пребывали в собственном мире – причем, судя по издаваемым звукам, не в одном, а в целых трех.
– Печенье с предсказанием?
– А?
Ринсвинд вынырнул из театральных глубин и увидел рядом с собой хозяина.
Под нос ему сунули блюдо со странно двустворчатыми печеными объектами.
– Печенье с предсказанием?
Ринсвинд потянулся за печеньем. Однако в тот момент, когда его пальцы уже готовы были сомкнуться, блюдо вдруг отдернули в сторону, так что в руке у него оказалась совсем другая печенина.
Хотя какая разница. Ринсвинд рассеянно взял печенье.
По крайней мере, в Анк-Морпорке – возобновилось под актерские вопли течение его мыслей – можно взяться за настоящее оружие.
Бедняги... Для организации настоящего мятежа грамотно составленных лозунгов и голого энтузиазма недостаточно. Нужны хорошо обученные бойцы и прежде всего настоящий вождь, лидер. Ринсвинд искренне желал агатцам найти Хорошего вождя но желательно после того, как он, Ринсвинд, уберется подальше от империи.
Развернув клочок бумажки, Ринсвинд безра3. лично уставился на предсказание. Он даже не заметил, что хозяин постоялого двора как-то подо, зрительно маячит у него за спиной.
Вместо обычного «Вы только что вкусили непревзойденную еду» он увидел довольно СЛОЖНУЮ пиктограмму.
Ринсвинд принялся водить пальцем по картинкам.
«Тысяча... тысяча... извинений...» Но…
Музыканты загрохотали бубнами.
Деревянная дубинка отпружинила от головы Ринсвинда.
Престарелые игроки в бакару-сан удовлетворенно покивали друг другу и возобновили игру.

Утро было прекрасное. Небольшая долина полнилась эхом пробуждающейся Серебряной Орды. Храбрые воины вставали, постанывая, распределяли самодельные хирургические приспособления, жаловались, что куда-то опять задевались очки, и сослепу хватали чужие вставные челюсти.
Коэн, опустив ноги в лохань с теплой водой, наслаждался ласковым солнышком.
– Эй, Проф?
Бывший преподаватель географии сосредоточенно склонился над картой, которую в данный момент составлял.
– Да, Чингиз?
– Что там за шум поднял Хэмиш Стукнутый?
– Жалуется, что хлеб черствый и что он никак не может найти свои зубы.
– Скажи ему, что, если у нас все выгорит, он сможет нанять себе целый десяток девушек, которые будут жевать для него хлеб, – благодушно ответил Коэн.
– Это не очень гигиенично, Чингиз, – не отрываясь от карты, произнес Профессор Спасли. – Помнишь, я как-то рассказывал тебе про гигиену?
Коэн не стал затрудняться ответом. «Шестеро стариков, – думал он. – Проф в расчет не берется, он мыслитель, не воин...»
Череп Коэна редко становился вместилищем для такого мозгового процесса, как сомнение в себе. Когда одной рукой тащишь упирающуюся храмовую служанку и мешок с награбленными в храме драгоценностями, а другой отбиваешься от десятка разгневанных жрецов, на всякие отвлеченные размышления времени почти не остается. Естественный отбор – штука суровая, профессиональные герои, склонные в критический момент задаваться вопросами типа: «А каков же он, смысл моей жизни?», очень быстро лишаются и того, и другого.
И все же шестеро стариков... А в империи под Ружьем – почти миллион.
В холодном утреннем свете – да и, честно говоря, в таком довольно приятном и теплом утреннем свете – твои шансы выглядят несколько Иначе, чем, допустим, накануне вечером. Арифметика получается поистине смертоносная. Если План не сработает...
Коэн задумчиво кусал губы. Если План не сработает, на то, чтобы перебить всех, уйдут недели. Зря он все-таки не взял с собой Тога-Мясника, пусть даже старик Тог бьется нынче не больше десяти минут кряду, после чего ему приходится делать перерыв, чтобы по-быстрому сбегать в туалет.
Да и ладно. Решили и решили теперь нужно постараться извлечь из ситуации все возможное.
Когда Коэн был еще совсем мальчишкой, отец как-то отвел его на вершину горы. Там он изложил сыну основы героической философии и сказал, что нет большей радости, чем пасть славной смертью на поле боя.
Слабое место в отцовских рассуждениях Коэн увидел сразу, а богатый жизненный опыт только подтвердил его мнение на сей счет, а именно: нет большей радости, чем прикончить в бою эту сволочь, а потом усесться на груду золота высотой с лошадь. Данная жизненная позиция не раз служила ему добрую службу.
Встав, Коэн потянулся.
– Хорошее утречко, ребята, поприветствовал он своих собратьев. – Я себя чувствую на миллион анк-морпоркских долларов. А вы?
Ребята ответили, что в принципе чувствуют себя неплохо.
– Отлично, –  – сказал Коэн. Тогда по коням.

Великая Стена охватывает Агатовую империю со всех сторон. Для тех, кто не уловил, подчеркнем: со всех сторон.
Как правило, стена эта вздымается на двадцать футов в высоту и с внутренней своей стороны абсолютно отвесна. Она тянется вдоль берегов, рассекает унылые пустыни, возвышается даже на обрывах, где вероятность нападения очень невысока. На подчиненных островах, таких как Бхангбхангдук и Тинлин. возвышаются похожие стены и все они, метафорически говоря, представляют собой одну стену, что кажется очень странным для всяких безмозглых вояк, не способных оценить истинное предназначение данного сооружения.
Это не просто стена, это разграничительная линия. По одну ее сторону лежит империя. В агатском языке это слово также несет значение «вселенная » А по другую сторону нет ровным счетом ничего. Ведь, кроме вселенной, ничего больше не существует.
Ах да, неискушенному наблюдателю может показаться, что все-таки там, за стеной, что-то есть – например, море, острова, другие континенты и та?; далее. Все это с виду очень даже материально, эту землю можно завоевать, по ней можно пройти... но к реальности она не имеет никакого отношения. В агатском языке «иностранец» обозначается тем же словом, что и «призрак», и всего лишь один мазок кисти отделяет его от значения «жертва»
Отвесность же стен объясняется необходимостью охладить пыл всяких зануд, которые упорно верят, что там, но другую сторону, может быть что-то интересное. Поразительно, но даже спустя тысячи и тысячи лет все равно находятся умники, наотрез отказывающиеся понимать намеки На побережье эти неверующие сооружают плоты и направляются прямиком через бескрайние моря в сказочные земли. Обитатели континентальной части строят громадных воздушных змеев, а также изобретают всякие летающие стулья, приводимые в действие фейерверками. Разумеется, многие естествоиспытатели гибнут. Ну а тех, кто умудряется уцелеть, вскорости ловят и устраивают им жизнь в интересные времена.
Однако кое-кто все-таки добирается до большого плавильного котла под названием Анк-Морпорк. Люди прибывают туда без денег – моряки обдирают их как липку, – но с безумным блеском в глазах, открывают там магазины и рестораны и работают по двадцать четыре часа в сутки. Это и называется Анк-Морпоркской Мечтой (главный приз – большая куча денег, заработанных в обществе, где твою смерть никто даже не заметит). Причем чем меньше вы спите, тем лучше вам мечтается.
Иногда Ринсвинду казалось, что жизнь его протекает от пробуждения к пробуждению. Пробуждения были своего рода знаками препинания в длинном предложении его жизни. Надо признать, они не всегда были грубыми. Иногда просто невежливыми. Очень немногие – одно или, может, два – были довольно приятными* особенно когда он просыпался на острове. Солнце монотонно всходило, волны занудно омывали берег, и пару раз ему удалось вырваться из пучины бессознательности, не издав привычного громкого вопля.
Это пробуждение было не просто грубым. Оно было откровенно оскорбительным. Голова Ринсвинда периодически стукалась обо что-то, а его руки были связаны за спиной. Было темно – факт, вызванный надетым ему на голову мешком.
Ринсвинд быстро произвел подсчет.
«На нынешний момент это уже семнадцатое самое плохое утро в моей жизни», подумал он.
В том, что из вас в кабаке вышибают дух, нет ничего необычного. Случись это в Анк-Морпорке, вы вполне могли бы очухаться только в реке (вернее, на реке) и обобранным до нитки. Или если бы вашим обидчикам под руку подвернулось судно, отплывающее в очень долгий и непопулярный вояж, то, очнувшись, вы обнаружили бы, что прикованы к какому-нибудь там шпигату и единственное, что вам светит в ближайшие два года, это бороздить океанские волны . Но обычно вас все-таки оставляют в живых. За этим следит сама Гильдия Воров. Одна из воровских заповедей гласит: «Ударь человека слишком сильно – и ты сможешь ограбить его только один раз; ударь его так, чтобы он просто вырубился, – и ты сможешь грабить его каждую неделю».
Итак, он, Ринсвинд, едет куда-то в какой-то Повозке. Стало быть, его оставили в живых. Значит, похитители преследуют некую цель.
Не успел он так подумать, как тут же сильно пожалел об этом.
Мешок с его головы грубо сорвали, и взору Ринсвинда предстала некая ужасающая морда.
– Я хочу откусить тебе ногу! – в панике заорал Ринсвинд.
– Не беспокойся. Я друг.
Маску сняли. За ней оказалось лицо девушки – круглое, курносое и очень отличающееся от всех прочих лиц, которые встречались Ринсвинду в империи. А основное отличие состояло в том, что девушка смотрела прямо на него. Ринсвинд припомнил, что вроде бы ее одежду (о лице тут речи не шло) он видел на сцене постоялого двора.
– Только не кричи, – предупредила девушка.
– Почему? Что вы собираетесь со мной сделать?
– Мы приняли бы тебя со всеми почестями, но не было времени.
Откинувшись на мешки, которые были свалены у заднего борта покачивающейся повозки, она смерила Ринсвинда критическим взором.
– Четыре Большие Сандалии говорит, что ты прилетел на драконе и уничтожил целый полк солдат, – сообщила девушка.
– В самом деле?
– А еще ты заколдовал дряхлого старика, и тот превратился в великого воина.
– Правда?
– И ты дал Четыре Большие Сандалии целый кусок мяса, хотя он всего лишь пун.
– Неужели?
– И у тебя есть шляпа.
– Вот шляпа у меня действительно есть.
– И при всем при том,- – продолжала девушка? – ты совершенно не похож на Великого Волшебника.
– Гм, видишь ли, тут вышло небольшое... Девушка казалась хрупкой как цветок. Что не помешало ей, однако, извлечь из складок своего костюма маленький, но очень даже пригодный к употреблению ножик.
С течением жизни у Ринсвинда выработался своего рода инстинкт на подобные знаки. Пожалуй, сейчас не лучший момент, чтобы отрицать свое Великое Волшебничество, решил он.
– Небольшое... повторил он. Небольшое... Кстати, а откуда я знаю, что тебе можно доверять?
Девушка ответила ему негодующим взглядом.
– Так ты правда обладаешь удивительной волшебной силой?
– О да! Да! Разумеется! Только...
– Тогда скажи что-нибудь на волшебном языке!
– Э-э... Стеркус, стеркус, стеркус, моритурус сум, – быстро пробормотал Ринсвинд, не отводя глаз от ножика.
– О экскременты, я сейчас умру?!
– Это, э-э... специальная мантра, вызывает прилив магических сил.
Девушка слегка утихла.
– Но это здорово утомляет, в смысле волшебство, – продолжал Ринсвинд. – Все эти полеты на драконах, превращение стариков в воинов...
Какое-то время ты творишь волшебство направо-налево, но потом требуется отдых. Как раз сейчас я очень ослаб – ты не поверишь, какой колос сальный объем магии я недавно потратил. В ее глазах по-прежнему читалось сомнение.
– Все крестьяне верят в неминуемое явление Великого Волшебника, – сказала она. – Но, как говорит великий философ Лай Тинь Видль, «ожидая могучего коня, ты способен отыскать копыта даже у муравья ».
Девушка опять оценивающе посмотрела на Ринсвинда.
– Там, на дороге, –  – продолжила допрос она, -ты пресмыкался перед районным комиссаром Ки. Ты что, не мог испепелить его на месте?
– Ну, я старался выиграть время, оценивал ситуацию, не хотел сразу раскрываться, забормотал Ринсвинд. Э-э. А если б меня узнали?..
–  – Значит, этот твой нынешний облик – маскировка?
– Конечно.
– Отличный грим.
– Спасибо, это все потому, что...
– Только поистине великий волшебник решится выглядеть настолько жалко.
– Благодарю. Э-э... Но откуда тебе известно про этого комиссара?
– Ты бы уже двадцать раз был мертв, если бы я не говорила тебе, что делать.
– Так ты тот самый голос?
– Нам пришлось действовать очень быстро, чтобы перехватить тебя. Счастье еще, что тебя увидел Четыре Большие Сандалии.
– Вам?
Она проигнорировала его вопрос.
– А эти солдаты, на дороге... Типичные провинциалы. В Гункунге этот номер у меня бы не прошел. Но я могу играть много ролей.
Девушка убрала нож, однако у Ринсвинда возникло стойкое ощущение, что на самом деле он ее не убедил: если она решила его не убивать, это еще не значило, что она ему поверила.
Он предпринял еще одну попытку, о да, это должно было сработать.
– И у меня есть волшебный сундук на ножках, – не без гордости сообщил он. – Он следует за мной повсюду. Сейчас он, правда, куда-то задевался, но вообще это совершенно удивительный предмет.
Девушка отреагировала ничего не говорящим взглядом. Затем протянула тонкую, хрупкую ручку и рывком привела волшебника в вертикальное положение.
– Что, такой же, как эти?
Она отдернула занавеску у заднего борта.
Сразу за повозкой, поднимая облака пыли, Угрюмо ковыляли двое Сундуков. Более потрепанные и подешевле, чем Ринсвиндов Сундук, в общем и целом они принадлежали к тому же виду – разумеется, если слово «вид» применимо к Дорожным принадлежностям.
– Э-э. Да.
Девушка разжала руку. Голова Ринсвинда снова ударилась об пол.
– Слушай меня, – сказала она.- – Кругом творится много плохого. Лично я не верю в великих волшебников, но многие верят, а людям иногда нужно во что-то верить. Однако если эти излишне доверчивые люди погибнут из-за того, что волшебник, который нам достался, не столь уж велик... В общем, этому волшебнику можно будет только посочувствовать. Вероятно, ты и вправду Великий Волшебник. Если же нет, то советую тебе как следует напрячься и проявить себя с хорошей стороны. Я понятно все объяснила?

Женщина, маленькая старушка в соломенной шляпе, воззрилась на него с явным отвращением.
– Это похороны господина Фу, – отрезала она и поспешила удалиться.
Неподалеку от ниши, где прятался Ринсвинд, стояли двое стражников. Происходи дело в Анк-Морпорке, стражники стреляли бы самокрутки и старались не замечать ничего, что могло бы помешать им наслаждаться жизнью. Но у этих вид был настороженный.
Ринсвинд шмыгнул в переулок. В этом городе незнакомый с местными обычаями человек мог попасть в весьма затруднительное положение.
В переулке было потише. Дальним своим концом он выходил на что-то гораздо более широкое и с виду очень даже пустынное. Исходя из предпосылки «меньше людей – меньше проблем», Ринсвинд бодро зашагал вперед.
Наконец он снова оказался на открытом пространстве. Даже весьма открытом. Это была вымощенная булыжником площадь, достаточно большая, чтобы на ней могла расположиться пара-другая армий. По периметру площадь обрамляли вишневые деревья. Однако, если вспомнить толпы народа повсюду, поражало полное отсутствие кого бы то ни было...
– Эй, ты!
...Не считая стражников.
Они вдруг появились из-за каждого дерева и каждой статуи.
Ринсвинд попытался было ретироваться обратно в переулок, но не успел, поскольку за спиной у него тоже внезапно возник стражник.
К его лицу приблизилась ужасающая маска, принадлежащая человеку в латах.
– Крестьянин! Тебе известно, что это Имперская площадь?
– Прошу прощения, а слово «имперская» пишется с большой или с маленькой буквы? – вежливо осведомился Ринсвинд.
– Вопросы здесь задаю я!
Ага. Стало быть, с большой. Значит, .забрел в какое-то очень важное место. Что ж, и ш-ните, не знал, ухожу-ухожу...
– А ну стоять!
Что особенно поразило Ринсвинда в поведен ни стражников, схватить его никто даже не пытался. И лишь потом он осознал, что этого, наверное, просто не требовалось. Люди в империи послушно выполняли то, что им приказывали.
Это похуже плеток будет, говорил Коэн.
Ринсвинд вдруг вспомнил, что вообще-то ему полагается пасть на колени. Он поспешно присел на корточки и уперся в мостовую руками.
– Я вот думаю, – бодро спросил он, занимая стартовую позицию. – не пора ли познакомить вас с одним известным высказыванием?
Коэн хорошо разбирался в городских воротах. Он ломал их таранами, катапультами, а один раз – даже собственной головой.
Однако ворота Гункунга оказались чертовски хорошими. Совсем не такими, как ворота Анк-Морпорка. Те обычно были распахнуты настежь, дабы привлечь покупателя с толстым кошельком. В качестве единственной защиты выступала надпись: «Спасибо, Што Не Нападайте На Наш Город. Приятнова Времяправажденья». Эти же ворота были большими и тяжелыми, сделанными из железа. Возле них торчали караульная башня и взвод довольно неприятных личностей в черных латах.
– Проф?
– Да, Коэн?
– Что мы тут делаем? Водяные проводы уже закончились, все разошлись. Может, как-нибудь через стену?
Профессор Спасли погрозил ему пальцем.
– Лазать через стену – только привлекать лишнее внимание. Мы пройдем как обычные люди. А уже внутри поищем водопровод, по которому и проникнем в Запретный Город. Но сейчас давайте еще раз вспомним, чему я вас учил, – сказал он. – Очень важно, что вы все усвоили, Как надо себя вести в большом городе.
– Свою маму поучи, – проскрипел Маздам. – Кому-кому, а нам это известно. Грабь, насилуй, тащи добычу, а перед уходом подожги все к чертовой матери. Все так же, как в маленьких городах, только времени больше уходит.
– Это, разумеется, правильно, но только если ты проходишь через город, – принялся терпеливо, как маленькому ребенку, растолковывать Профессор Спасли. А что, если тебе потребуется вернуться туда на следующий день?
– На следующий день там уже делать нечего, Проф.
– Господа! Прошу минуточку внимания. Я преподам вам основы цивилизованного поведения!
Однако люди не просто проходили через ворота. К караулке выстроилась длинная очередь. Стражники угрожающе нависали над съеживающимися от страха агатнами и тщательно проверяли бумаги всех, кто намеревался войти в город.
И вот настала очередь Коэна.
– Твои бумаги, старик!
С довольным кивком Коэн вручил каш: стражников клочок бумаги, на котором краен м почерком Профессора Спасли было написано:
«МЫ БРАДЯЩИЕ СУМАСШЕДШЫЕ
И БУМАГ У НАС НЕТУ. ИЗВИНИТЕ».
Стражник поднял глаза и узрел веселую улыбку Коэна.
– Ну надо же, – мерзким тоном процедил он. – А что, разговаривать ты разучился, дедуль?
Коэн, по-прежнему ухмыляясь, перевел вопросительный взгляд на Профессора Спасли. На этот случай реплики они не отрепетировали.
– Вот старый болван, – хмыкнул стражник. Тут Профессор Спасли не выдержал.
– Мне казалось, вы должны оказывать особое внимание психически неполноценным людям! – воскликнул он.
– Нельзя быть психически неполноценным, если у тебя нет бумаг, в которых сказано, что ты психически неполноценен, логично возразил стражник.
– Ну все, я сыт по горло, – вмешался Коэн.
– Я ведь говорим, что ничего не получится. Стражники все такие тупые.
– Наглый крестьянин!
– Я еще не такой наглый, как мои друзья, – ответил Коэн.
Орда утвердительно закивала.
– Это мы, дурачина!
– Тебя и твою мать.
– Чиво?
– Полный придурок.
– Чиво?
Капитан стражников опешил. Свою привычку к повиновению жители Агатовой империи впитывают с молоком матери. Но поклонение предкам и уважение к старикам это еще более Древняя и славная традиция. Капитану ни разу Не доводилось видеть людей, настолько старых и в то же время способных сохранять вертикальное положение. Эти старики были такими древними, что, по сути дела, их можно было назвать предками. А от того, что сидел в кресле на коленках, даже пахло как от настоящего предка.
– В караулку их! – закричал он.
Воины Орды позволили грубо увести себя, и получилось это у них весьма неплохо. Профессор Спасли потратил многие часы, отрабатывая этот очень сложный трюк. Он не жалел времени, поскольку знал, что имеет дело с людьми, которые в ответ на самый обычный хлопок по плечу поворачиваются и отрубают наглецу руку.
Когда в караулку набились все – и Орда, и стражники, и Хэмиш Стукнутый в своем кресле с колесиками, – там стало не протолкнуться. Один из стражников обратил внимание на Хэмиша, который злобно зыркал из-под одеяла.
– Что это у тебя там, а, дедуль?
Меч проткнул ткань и вонзился стражнику в бедро.
– Чиво? Чиво? Это он чиво сказал?
– Он сказал «Аргх!», – объяснил Коэн, выхватывая из-за пояса нож.
Одним движением костлявых рук он зажал капитана в замок и приставил клинок к его горлу.
– Чиво?
– «Аргх!» – говорю.
– Чиво? Скажи ему, сам такой.
Коэн надавил на шею капитана чуть сильнее.
– Итак, дружок, – начал он, – все может кончиться хорошо, а может – очень печально. Все зависит от тебя.
– Коварный негодяй! И это ты называешь «хорошо»?
– Ну, ты еще не знаешь, что тебя ждет в будущем.
– Чтоб жил ты в интересные времена! Я скорее умру, чем предам императора!
– Хорошо, это твое право.
Главе стражников понадобилось не больше доли секунды, чтобы осознать, что Коэн, будучи сам человеком слова, исходит в своих действиях из предположения, что другие люди тоже словами зря не разбрасываются. Будь у капитана времени побольше, он мог бы поразмыслить на тему «насилие и цивилизация»: в то время как нормальный цивилизованный человек прибегает к насилию как к последнему средству, для варвара оно является самым первым, предпочитаемым и наиболее приятным образом действий. Но времени на подобные философствования уже не было. Капитан безжизненно рухнул на пол.
– Лично я всегда жил в интересные времена, – ответил Коэн удовлетворенным тоном человека, который немало постарался для того, чтобы сделать свою эпоху как можно более интересной.
Он направил нож на остальных стражников. Профессор Спасли в ужасе открыл рот.
– Конечно, стоило бы тут чуть убраться, – Продолжал Коэн. – Но зачем трудиться, если скоро опять станет грязно? Что касается лично меня, То, чем возиться тут с вами, мне проще было бы Вас прикончить, но вот Проф говорит, что цивилизованные люди так не поступают.
Один из стражников покосился на своих товарищей и рухнул на колени.
– Каково твое желание, о господин?
– Молодец, далеко пойдешь. Как тебя зову? паренек?
– Девять Апельсиновых Деревьев, о господин.
Коэн вопросительно посмотрел на Профессора Спасли.
– Ну и что нам с ними делать?
– Э-э, лучше бы их взять в плен. Пожалуйста.
– А как это делается?
– Ну... Наверное, надо их связать и все такое.
– Ага! А потом мы перережем им глотки!
– Нет! Нет. Видишь ли, после того как ты человека пощадил и оставил в живых, ты уже не можешь его убить.
Серебряная Орда дружно уставилась на бывшего профессора.
– Так ведут себя все цивилизованные люди, -поясняюще добавил Профессор Спасли.
– Но ты ведь сам сказал, что этих гаденышей надо связать! – воскликнул Маздам.
– Верно, – Профессора Спасли слегка трясло. – Они будут беззащитны, а беззащитного человека убивать нельзя.
Убить беззащитного – самое милое дело, потому что тебя он убить не может. Ты, видно, совсем свихнулся со своими бумажками!
Коэн поскреб щетинистый подбородок. Стражники смотрели на него, трепеща от ужаса. Ко всякого рода жестокостям они были очень даже привычны, они не привыкли к тому, чтобы люди ставили под сомнение эту самую жестокость.
– У тебя ведь не очень большой боевой опыт, верно, Проф? – нарушил молчание Коэн.
– Если не считать заполнения всякого рода анкет. Но, боюсь, поступать надо так, как я говорю. Извини. Ты же сам говорил, что...
– Короче, я голосую за то, чтобы перерезать им глотки на месте, – прервал его Малыш Вилли. – С пленниками вечно столько возни. Ты, Проф, скажи, кто будет их кормить?
– Боюсь, что мы.
– Кто? Я?! Ну уж нетушки! Голосую за то, чтобы заставить их съесть собственные глаза. Кто одобряет – поднимите руки!
Орда зашумела в согласном хоре. Коэн заметил, что одна из поднятых рук принадлежит Девяти Апельсиновым Деревьям.
– А ты за что голосуешь, дружок? – поинтересовался он.
– Умоляю, господин, мне очень надо в уборную.
– Так, ребята, слушайте сюда! – крикнул Коэн. – В наше время бизнес делается иначе, не так, как вы привыкли. Кровопролитие и резня – дело прошлого, верно? Так утверждает Профессор Спасли а он знает, как правильно пишется «мармелад», вам до этого семь верст, как до небес, и все лесом. Всем нам известно, зачем мы здесь, так что лучше будем действовать по Плану.
– Ага, а сам-то! Ты ведь только что прикончил стражника, – напомнил Маздам.
– Я работаю над собой, обрезал Коэн. – К Цивилизации надо приучаться постепенно.
– А я все равно настаиваю на том, чтобы поотрубать им головы. Именно так я поступил с Безумными Демономанами-Жрецами И.
Коленопреклоненный стражник опять осторожно поднял руку.
– Можно, господин?
– Да, парень?
– Гм, вы могли бы запереть нас в камере Тогда мы больше не причиним вам никакого беспокойства.
– Правильно мыслишь, – одобрил Коэн. – Молодец парень. В кризисной ситуации сохраняет хладнокровие. Запрем их, и дело с концом.
Тридцать секунд спустя Орда заковыляла прочь, в город.
Стражники сгрудились в тесной, перегретой камере.
В конце концов один из них спросил:
– Слушайте, а кто это были такие?
– Мне кажется, что предки.
– А я всегда думал, чтобы стать предком, надо сначала умереть.
– Тот, который в кресле, выглядел вполне мертвым. Пока не пырнул Четырех Белых Лисиц.
– Может, нам начать звать на помощь?
– А если они услышат?
– Да, но так тут можно всю жизнь просидеть. Стены очень толстые, а дверь крепкая.
– Хорошо-то как.

Свернув в очередной, неведомо какой по счету переулок, Ринсвинд наконец остановился. Он даже не побеспокоился проверить, не гонится ли за ним кто-нибудь. В этой стране и вправду одним мощным рывком можно обрести свободу. Правда, свобода тоже имеет последствия.
Например, она подразумевает древнее как мир право человека умереть с голоду. С тех пор как Ринсвинд обедал той похлебкой на постоялом дворе, прошли чуть ли не годы.
Словно ответ на его мысли тишину переулка разорвал мощный глас торговца:
– Пироги с рисом! Пироги с рисом! Покупайте домашние пироги с рисом! Чай! Столетние яйца! Яйца! Хватайте, пока столетние! Покупайте домашние... Да, чего тебе?
К торговцу приблизился пожилой мужчина.
– Достаби-сан! Яйцо, которое ты мне продал...
– И что с ним, почтеннейший?
– Не хочешь ли понюхать его? Уличный торговец нюхнул яйцо.
– О-о, чудесно! – словно охваченный восторгом, он закатил глаза.
– Чудесно? Чудесно? Да это яйцо, – продолжал разгневанный покупатель, – это яйцо практически свежее!
– Клянусь, уважаемый сёгун, ему сто лет, и Ни днем меньше! – так же восторженно продол-Жал торговец. – Достаточно посмотреть на скорлупу, такую черную и аппетитную...
– Она линяет!
Ринсвинд внимательно слушал. «Наверное, – додумалось ему, – идея, что весь мир – это несколько человек, содержит в себе зерно истины. то есть тел много, но людей –  – по пальцам можно Пересчитать. Вроде человек тебе абсолютно незнаком, а кажется, что уже с ним где-то встречался Наверное, существует специальный набор форм0. чек, по которому всех нас отливают...»
– Ты хочешь обвинить меня в том, что я торгую свежими яйцами? Да чтоб я харакири себе сделал! Да чтоб я...
В этом торговце определенно было что-то знакомое. Он обладал талантами настоящего волшебника. Человек пришел, возмущаясь свежестью яйца, однако не прошло и двух минут, как его уговорили забыть о неудачной покупке и купить два пирожка с рисом и еще что-то странное, завернутое в листья.
Пироги с рисом выглядели аппетитно. Ну, скажем так... аппетитнее всего остального.
Ринсвинд бочком приблизился. Торговец праздно переваливался с ноги на ногу и что-то насвистывал себе под нос, но прервался, чтобы улыбнуться Ринсвинду широкой, честной, дружеской улыбкой.
– Как насчет хорошего древнего яйца, сёгун? Установленная посреди подноса миска была полна золотых монет. Сердце Ринсвинда упало. На деньги, которые просил господин Достаби за одно тухлое яйцо, в Анк-Морпорке можно было купить целую улицу.
– Гм, а... в кредит ты, случаем, не торгу* ешь? – решился наконец он.
Достаби посмотрел на Ринсвинда оценивающим Взглядом.
– Я притворюсь, что не слышал этого сегун, – ответил он.
– Слушай, спросил Ринсвинд, – а у тебя, случаем, нет родственников за границей?
Ответом стал еще один Взгляд – на сей раз брошенный искоса. И что неожиданнее всего, в нем сквозило уважение.
– О чем ты говоришь, сёгун? За границей нет ничего, кроме злобных призраков-кровопийц. Это всем известно. Странно, что ты этого не знаешь.
– Призраков-кровопийц? – переспросил Ринсвинд.
– Ага, которые только и думают, как бы проникнуть сюда и нанести нам вред, – просветил его Сам-Себе-Харакири. – И поживиться нашими товарами. Запустить бы им туда старых добрых фейерверков. Призраки, они ж не любят шума.
Он опять посмотрел на Ринсвинда, на этот раз еще более долгим и оценивающим взглядом.
– А сам-то ты откуда, сёгун? – внезапно в его голосе послышался колючий оттенок подозрения.
– Из Бес Пеларгика, быстро нашелся Ринсвинд. – Это объясняет и мой странный акцент, и манеры, иначе люди могли бы подумать, что я Какой-нибудь иностранец, – добавил он.
– А-а, Бес Пеларгик, – Сам-Себе-Харакири Довольно закивал. В таком случае ты, наверное, знаком с моим старым другом Пять Отверток. Он живет на Поднебесной улице, ты его не можешь Не знать.
Но Ринсвинд сам не раз прибегал к этому древнему как мир трюку.
– Нет, тут же ответил он. – Никогда не слышал ни о нем самом, ни об этой улице.
Сам-Себе-Харакири довольно кивнул.
Стоит мне сейчас крикнуть: «Заграничный дьявол!» – ты и трех шагов не успеешь сделать, – заговорщицки сообщил он. – Стражники оттащат тебя в Запретный Город, где заготовлено кое-что специальное для тех, кто...
Я слышал об этом, – поспешил прервать его излияния Ринсвинд.
– Пять Отверток уже три года как районный комиссар, а Поднебесная улица – главная улица Бес Пеларгика, продолжал Сам-Себе-Xаpa-ири. – Я всегда мечтал встретить заграничного дьявола. Вот, угощайся пирожком с рисом.
Взгляд Ринсвинда заметался. Но, как ни странно, он не чуял опасности по крайней мер* , не чувствовал неминуемой опасности. Степень угрозы была сравнительно невысокой.
– Предположим, я признаю, что, может быть, и в самом деле пришел из земель по ту сторону стены?.. – как можно тише осведомился Ринсвинд.
Достаби многозначительно подмигнул. Потом залез себе за пазуху и одним быстрым движением показал и сразу же спрятал обратно уголок каких-то бумажек, название которых начиналось со слов «КАК Я ПРОВЕЛ...». Почему-то Ринсвинд абсолютно не удивился увиденному.
– Некоторые утверждают, что за Великой Стеной нет ничего, кроме пустынь, иссушенных солнцем равнин, злобных призраков и ужасных чудовищ, – сказал Достаби. Но я говорю: а как насчет торговых возможностей? Если у человека хорошие контакты... Понимаешь, о чем я, сёгун? Такой человек может далеко пойти в стране призраков-кровопийц.
Ринсвинд кивнул. В эту минуту он счел излишним подчеркивать, что человек, приехавший в Анк-Морпорк с кучей золота на руках, очень рискует мгновенно свести знакомство с другими людьми, чьи руки тоже полны всяких металлических предметов, но в основном колюще-режущих.
– Положение у нас сейчас очень неопределенное. Слухи насчет здоровья императора – Да Живет Вечно Его Величество, Благословенный Сын Небес! – сплетни о мятежниках... Однако непредвзятый торговец все же может найти здесь щелку, ты согласен?
– Щелку?
– Ну да. Это... как бы выразиться половчее... А, вот, допустим, у нас есть такая штука, – он наклонился ближе, – выходит из [непонятная пиктограмма] гусеницы. Так называемый шелк. Этот материал...
– Я знаю. Мы возим его из Клатча, – перебил торговца Ринсвинд.
– Ну что ж... А еще есть такой кустарник – так вот, мы высушиваем его листья, кладем их в горячую воду и пье...
– Чай, я знаю, – ответил Ринсвинд. – Его доставляют из Очудноземья.
Сам-Себе-Харакири Достаби явно опешил.
– Ну... у нас есть порошок, его помещают в трубочки и...
– Для фейерверков? У нас есть фейерверки.
– Ну а как насчет самого тонкого фарфора на свете, это такая...
– В Анк-Морпорке живут гномы, так вот они сделают тебе такие тарелки, через них книжку можно будет читать, – сообщил Ринсвинд. Да. же если примечания в ней напечатаны cамыми мелкими буквами.
Достаби нахмурился.
– Похоже, вы очень умные дьяволы-кровопийцы, – произнес он и попятился. – Может вы и правда так опасны, как о вас говорят?

Ринсвинд скорчил гримасу. У него уже начала развиваться острая антипатия к первому говорящему – естественная реакция на людей. желающих умертвить вас без промедления. А когда подобные типы начинают развивать тему насчет того, что какие-то там вещи важнее людей, становится окончательно ясно, что вы угодили в серьезный переплет.
– Не сомневаюсь, что Великий Волшебник мог бы спасти Трех Запряженных Волов, – прозвучало у самого уха Ринсвинда. Голос этот явно принадлежал Бабочке.
– Совершенно верно, ему ничего не стоит спасти Трех Запряженных Волов! – поддержала Цветок Лотоса.
– Очень умно придумано! Но как он попадет в Запретный Город? Это же невозможно! Там его схватят и казнят на месте.
Да, да, да.
– Невозможно – но не для Великого Волшебника! – возразил голос Бабочки.
– Заткнись! – прошипел Ринсвинд.
– Значит, ты предпочитаешь узнать, какого размера мясной нож, который Две Огненные Травы держит в руках? – прошептала Бабочка.
– Нет!
– Он очень большой.
– Но, по его словам, в Запретном Городе меня обязательно схватят и казнят на месте.
– Не обязательно. Это всего лишь вероятность. С другой стороны, могу тебя заверить, если ты еще раз попробуешь убежать от меня, эта вероятность превратится в реальность.
Мешок стащили с его головы.
Лицо, которое он увидел сразу после этого, принадлежало Цветку Лотоса. Впрочем, можно было увидеть куда более худшие вещи. Ее же лицо навело Ринсвинда на мысли о молоке, горах масла и как раз должном количестве соли .
В число вещей похуже входило, к примеру, лицо Двух Огненных Трав. Это лицо не наводило на приятные мысли. Оно было жирным и сплющенным, с крошечными глазками-буравчиками и служило живым свидетельством того факта, Что, хотя людей порой угнетают короли, императоры и всякие мандарины, довольно часто с этой задачей может прекрасно управиться ближайший сосед.
– Великий Волшебник? Ха! – фыркнул в этот момент Две Огненные Травы.
– Он может это сделать! – воскликнула Цветок Лотоса («и сливочный сыр, – подумал Ринсвинд, – и, может, шинкованная капуста в качестве гарнира»). – Он тот самый Великий Волшебник, что наконец возвратился к нам! Разве это не он провел нашего Учителя через земли призраков и вампиров-кровососов?
– О, я бы не торопился утверждать, что... – начал Ринсвинд.
– Стало быть, Великий Волшебник допустил, чтобы его сюда приволокли в грязном мешке? – Две Огненные Травы злобно осклабился. – Ну что ж, посмотрим, какие он может творить заклинания...
– По-настоящему великий волшебник не станет опускаться до дешевых трюков! – воскликнула Цветок Лотоса.
– Вот это верно, – согласился Ринсвинд. – Не станет, и все тут.
Позор Огненной Траве за такие предположения!
– Позор, – подтвердил Ринсвинд.
– Кроме того, чтобы проникнуть в Запретный Город, ему понадобится вся его магическая сила, – добавила Бабочка.
Ринсвинд отметил про себя, что потихоньку начинает ненавидеть звук ее голоса.
– Запретный Город... – пробормотал он.
– Всякому известно, что земля там буквально напичкана ужасными капканами и ловушками и на каждом шагу стражники.
– Капканы, ловушки...
– Так что же, он должен истратить всю свою волшебную силу на фокусы для Двух Огненных Трав, а потом терпеть, когда его будут медленно резать на мельчайшие кусочки в самой глубокой темнице?
– На кусочки? Э-э... И насколько мелкие?..
– Огромный позор тебе, Две Огненные Травы! Ринсвинд болезненно улыбнулся Цветку Лотоса.
– По правде говоря, выдавил он, – я не настолько велик. Да, чуть-чуть я великий, – поторопился добавить он, заметив, что Бабочка нахмурилась, –  – но не очень.
– В писаниях Учителя сказано, что ты поразил многих могучих волшебников и решительно преуспел во всех опасных ситуациях.
Ринсвинд уныло кивнул. Это более или менее соответствовало действительности. Но в большинстве случаев все это получалось ненамеренно. Тем временем Запретный Город выглядит... как бы это сказать... очень даже запретно. Тебя туда явно не зовут. И не похоже, чтобы там торговали открытками. И наверное, единственный сувенир, который можно оттуда вынести, это собственные зубы. Упакованными в мешочек.
– Э-э... Я так понял, этот ваш воловий друг Сейчас томится в какой-то глубокой темнице?
– В самой глубокой, – подтвердил Две Огненные Травы.
– А... кто-нибудь когда-нибудь оттуда выходил? В смысле из самой глубокой темницы?
– Как правило выходят оттуда только частично, ответила Цветок Лотоса.
– Большей частью в виде голов, – уточнил Две Огненные Травы. – Которые насаживают на кол и выставляют над воротами.
– Но с Тремя Запряженными Волами >того не случится! твердо заявила Цветок Лотос Таково слово Великого Волшебника!
– Вообще-то, ничего подобного я не обещал...
– Обещал, – решительно оборвала его Бабочка.
Глаза Ринсвинда наконец привыкли к полyмраку, и он разглядел, что находится в каком-то помещении вроде склада или подвала. Городской шум, сильно приглушенный, проникал через зарешеченное окошечко под потолком. Склад был битком набит какими-то бочонками и вязанками, и практически на каждом предмете кто-то сидел. На него, Ринсвинда, смотрели горящими глазами, с явным восхищением, но выражение лиц было не единственным, что объединяло собравшихся здесь.
Ринсвинд оглянулся по сторонам.
– Кто эти дети? – удивился он.
– Это, – объяснила Цветок Лотоса, – гункунгская ячейка Красной Армии.
Две Огненные Травы фыркнул.
– Ну и зачем ты сказала ему это? – спросил он. – Теперь его точно придется убить.
– Но ведь... все они такие юные!
– Может, лет им слегка недостает, – ответил Две Огненные Травы, – но по мужеству своему и чести они способны сравниться с великими древними воинами.
– И, наверное, они так же опытны в рукопашной? – хмыкнул Ринсвинд. – Я что-то не заметил за местными стражниками особой любви к детям. Это я к тому... А хотя бы какое-нибудь оружие у вас имеется?
– То оружие, которое нам понадобится, мы голыми руками отнимем у наших врагов! – провозгласил Две Огненные Травы.
Ответом ему был хор одобрительных восклицаний.
– В самом деле? И как же вы заставите их выпустить из рук оружие? – осведомился Ринсвинд.
Он указал на очень маленькую девочку, которая уклонилась от его указательного пальца, будто от заряженного ружья. На вид девочке было лет семь. В руках она держала игрушечного кролика.
– Как тебя зовут?
– Одна Любимая Жемчужина, о Великий Волшебник!
– И что ты делаешь в Красной Армии?
– Меня наградили медалью за развешивание листовок, о Великий Волшебник!
– С надписями типа: «Пожалуйста, Да Постигнут Наших Врагов Легкие Неприятности»?
– Э-э... – девочка вопросительно посмотрела на Бабочку.
– Восстание дается нам нелегко, – объяснила та. – У нас нет... опыта.
– Так вот, я здесь для того, чтобы cooбщить вам: распевая песни, расклеивая листовки и сражаясь голыми руками с вооруженными стражниками, ничего не добьешься, сказал Ринсвинд. – Если вы идете против реальных людей с реальным оружием, это не сработает. Вам надо…
Его голос постепенно стих. Ринсвинд вдруг заметил, как пристально смотрят на него сто пар глаз и как внимательно вслушиваются в его слова двести ушей.
В эхо-камере своей головы он еще раз проиграл сказанную речь. Итак, он сказал: «Я здесь для того, чтобы сообщить вам...»
Вскинув руки, он бешено замахал ими со стороны в сторону.
– ...То есть, конечно, не мне учить вас – поспешно начал он.
– А вот это правильна, одобрил Две Огненные Травы. – Мы победим потому, что на нашей стороне сама история.
– Мы победим потому, что на нашей сторонне сам Великий Волшебник, – резко парировала Бабочка.
– А я вот что вам скажу! – прокричал Ринсвинд. – Я бы предпочел полагаться на себя, а не на историю! О черт, что я несу?
– Значит, ты поможешь Трем Запряженным Волам? – уточнила Бабочка.
– Пожалуйста! – поддержала Цветок Лотоса.
Ринсвинд посмотрел на девушку, на слезы в уголках ее глаз и на кучку подростков с разинутыми от восторга ртами, детей, которые верят, что, распевая зажигательные песни, можно и в самом деле победить армию.
Так что, если подумать, выход у него только один.
Он, Ринсвинд, подыграет этой Красной Армии, но при первой же возможности возьмет ноги в руки и смоется отсюда подальше. Гнев Бабочки – куда более предпочтительная альтернатива, чем кол. Конечно, какое-то время придется пожить в шкуре лицемера и обманщика, но это все же лучше, чем некоторое время пожить на острие кола.
В мире и так слишком много героев. Тогда как Ринсвинд на Диске только один, и его святая обязанность перед окружающим миром заключается в том, чтобы охранять и оберегать этот редкий вид, постоянно балансирующий на грани вымирания.

Придорожная гостиница. Двор. Стойло для Сундуков.
В стойле гигантские сундуки, способные вместить все, что нужно целой семье на две недели. Рядом стоят скромные сундучки торговцев-Коммивояжеров с образчиками товара, простые Квадратные ящики на грубо обточенных ножках. Тут же расположились аккуратные небольшие Дорожные сумки, какие берут с собой на одну ночевку.
В багажном стойле жизнь не прекращается ни на секунду го чья-то ручка загрохочет, то какая-нибудь старая петля заскрипит. Периодически резко хлопает крышка и раздается приглушенное топ-топ-топ – это багаж поменьше торопливо разбегается в стороны, подальше от неприятностей.
Три здоровенных Сундука, обтянутые грубо выделанной кожей, с виду относились к той категории дорожных принадлежностей, которые обычно болтаются поблизости от дешевых отелей и бросают непристойные предложения дамским сумочкам.
Но на сей раз объектом их пристального внимания стал небольших размеров Сундучок с незапертой крышкой и изящными ножками. Бедняга, пытаясь избегнуть наглых взглядов, , же забился в самый дальний угол стойла.
Пару раз на попытку больших Сундуков приблизиться шипастая крышка Сундучка с угрожающим скрипом приотворялась.
Но дальше отходить уже было некуда. Задние ноги Сундучка уперлись в ограду стойла.
Из-за стены, отделяющей двор от улицы, вдруг донесся громкий топот. Стремительно приблизившись, топот неожиданно оборвался.
После чего раздался приглушенный «плюх», как будто некий тяжелый объект приземлился на туго натянутую матерчатую крышу фургона.
Какой-то квадратный предмет исполнил медленное сальто-мортале на фоне восходящей луны.
Затем этот предмет тяжело приземлился прямо перед тремя большими Сундуками и, не долго думая, бросился в атаку.
Вскоре, разбуженные шумом, из гостиницы повыскакивали встревоженные постояльцы. Двор устилала изорванная и втоптанная в землю одежда. Три больших Сундука, изрядно потрепанные и напуганные, были обнаружены на крыше. Они долго не позволяли к себе приблизиться, лишь яростно щелкали крышками, скребли ножками по черепице и пихались друг с другом, пытаясь забраться как можно выше. Остальной багаж, запаниковав, проломил стену, окружающую постоялый двор, и умчался в бескрайние поля.
В конце концов весь багаж отыскался. Кроме одного Сундука.

В этот вечер, усаживаясь ужинать, члены Орды так и раздувались от гордости. «Ну точь-в-точь мальчишки, вылезшие из коротких шортиков и надевшие свою первую пару настоящих, взрослых штанов», – усмехнувшись, подумал Профессор Спасли.
Что отчасти соответствовало действительности. Каждый ордынец стал гордым владельцем Пары мешковатых шаровар и длинного серого Халата.
– Мы ходили по магазинам, с гордостью в голосе произнес Калеб. И платили за покупки деньгами. И мы одеты как самые настоящие цивилизованные люди.
– Что есть, то есть, откликнулся Профессор Спасли тоном, каким обычно хвалят детишек.
Он очень надеялся, что Орда не поймет, какого именно типа одежда на них надета и к какому именно типу цивилизованных людей они теперь относятся. Единственная проблема – бороды. Цивилизованные люди, носящие данного типа одежду, бородатостыо не отличаются. Более того, они прямо-таки славятся своей безбородостыо. Но куда больше они славятся тем, что не имеют кое-чего еще, намного более важного.
Коэн поерзал.
– Чешется, – пожаловался он. – Это и есть штаны? Никогда их раньше не носил. И рубах тоже. Что толку в рубахе, если она не кольчуга?
– А все-таки здорово у нас получается, – заметил Калеб.
Калеб-Потрошитель даже побрился. Брадобрей, первый раз в жизни столкнувшийся с настолько запущенным случаем, вынужден был прибегнуть к помощи стамески. Сейчас Калеб все время потирал внезапно оголившийся подбородок, снер-кающий розовой, как у младенца, кожей.
– Ага, мы теперь по-настоящему цивилизованные, – согласился Старик Винсент.
– Если не считать момента, когда ты подпалил ту лавку, – подал голос Малыш Вилли.
– Да я так, чуточку, она даже не совсем сгорела.
– Чиво?
– Проф?
– Да, Коэн?
– А почему ты сказал тому торговцу фейерверками, что все, кого ты знал, умерли внезапной смертью?
Профессор Спасли осторожно постучал кончиком башмака по большому свертку под столом, лежащему рядом с красивым новым котелком.
– Чтобы он молчал о моих покупках, – откликнулся он.
– Но зачем тебе понадобились пять тысяч фейерверков?
– Чиво?
Профессор Спасли пожал плечами.
– Кстати, я рассказывал вам, что, после того как преподавал географию в Гильдии Убийц и Гильдии Ассенизаторов, я в течение нескольких семестров преподавал ее и в Гильдии Алхимиков?
– Алхимики? Вот уж чокнутые типы, все до одного, – выразил свое мнение Маздам.
– Однако к географии испытывают большой интерес, – заметил Профессор Спасли. – Иногда крайне важно правильно определить, где именно ты приземлился. Ешьте досыта, господа. Не исключено, что ночь выдастся длинная.
– А что это за штуковина? – Маздам ткнул палочкой в свою тарелку.
– Э-э. Чау-чау, – ответил Профессор Спасли.
– Я почему-то так сразу и подумал. Но что такое чау-чау?
– Такая порода... э-э... собак.
Взоры Орды дружно устремились на него.
– В этом нет ничего плохого, – поспешил заверить он со всей искренностью человека, который для себя заказал бамбуковые стебли и бобовые лепешки.
– Я ел все на свете, – нахмурился Маздам, – Но собаку есть не стану. У меня однажды был пес. Пиратом звали.
– Как же, помню, – отозвался Коэн. – Это тот самый, с шипованным ошейником? Который еще людей жрал?
– Говори что хочешь, а мне он был другом, – Маздам оттолкнул тарелку с мясом.
– Зато всем остальным – смертью от бешенства. Я съем твою порцию. Закажи ему цыпленка, Проф.
– А я однажды съел человека, – пробормотал Хэмиш Стукнутый. – Во время осады, вот так вот.
– Что, в самом деле съел? – спросил Профессор Спасли, одновременно подавая знак официанту.
– Не целиком, только ногу.
– Это ужасно!
– Да нет, с горчицей нормально. «Стоило мне только подумать, будто я их знаю...» Профессор Спасли покачал головой и потянулся за бокалом с вином. Ордынцы, внимательно следя за каждым его движением, нерешительно взяли свои кубки.
– Господа, у меня родился тост, – произнес он. – Да, кстати, не забывайте, пить нужно небольшими глотками, а не вливать сразу все вино себе в глотку. Иначе можно подавиться. Ну, за Цивилизацию!
Орда присоединилась со своими собственными тостами.
– Пчарнь'ков!
– Все мордами на пол, и никто не пострадает!
– Чтоб жил ты на интересном стрёме!
– Как там эта волшебная фраза?.. Ах да, гони все, да поживее!
– Смерть большинству тиранов!
– Чиво?

– Стены Запретного Города поднимаются в высоту на сорок футов, сказала Бабочка. – Ворота сделаны из бронзы. А сам город охраняют сотни стражников. Но ведь с нами Великий Волшебник!
– Кто-кто?
– Ты.
– Прошу прощения, иногда я об этом забываю.
– Ничего страшного.
Бабочка смерила его долгим, удивленно-уважительным взглядом. Ринсвинду припомнилось, что преподаватели иногда смотрели на него точно так же – когда он получал высокие оценки (согласно закону вероятности, иногда вы просто угадываете правильные ответы).
Он поспешно перевел глаза обратно на кривую, Нарисованную углем схему, которую начертила Цветок Лотоса.
«Кто-кто, а Коэн знал бы, что делать, подумал Ринсвинд. – Он бы просто взял и перерезал Всех на своем пути. Ему даже в голову не приходит, что молено чего-то бояться. Вот кто пришелся бы сейчас как нельзя кстати... »
– О да, стена очень крепкая, но ты наверняка знаешь заклинания, которые разнесут ее на мелкие кусочки, – благоговейно произнесла Цветок Лотоса.
Ринсвинд опять задумался – а что с ним сделают, когда выяснится, что он таких заклинаний не знает? «Если я возьму с места в карьер, – решил он, – то, скорее всего, ничего». Ну, проклянут вслед, обзовут как-нибудь, но к этому он был привычен. «Словом шкуру не испортишь», есть, кажется, такая пословица. Ринсвинд всегда очень трепетно относился к собственному кожному покрову.
Даже Сундук бросил его. Нельзя сказать, чтобы Сундук был таким уж большим светлым пятном в Ринсвиндовой жизни, но иногда бодрого топота его ножек как-то не хватало...
– Однако, прежде чем мы приступим к делу, – сказал он, – думаю, вам стоит исполнить какую-нибудь воодушевляющую революционную песню.
Революционерам эта идея понравилась. Под шумок Ринсвинд бочком пододвинулся к Бабочке. Та улыбнулась ему понимающей улыбкой.
– Ты же прекрасно знаешь, я не смогу разрушить эту стену! – прошипел он.
– Учитель пишет, что тебя отличала необыкновенная изобретательность.
– Моей магией даже маленькую дырку не пробьешь!
– Не сомневаюсь, ты что-нибудь придумаешь. И, Великий Волшебник?..
– Да, что?
– Помнишь Любимую Жемчужину, ту девочку с игрушечным кроликом...
– И что?
– Наша ячейка – это все, что у нее есть. То же самое можно сказать и о многих других здесь присутствующих. Когда вельможи дерутся, народ гибнет. Родители гибнут. Понятно? Я одной из первых прочла «КАК Я ПРОВЕЛ ОТПУСК», и лично я считаю, что там изображен никакой не Великий Волшебник, а просто глупец, которому почему-то всегда везет. И я очень надеюсь, что твоего везения хватит на всех нас. Ты уж позаботься об этом.

Железный кругляш, подпрыгнув, грохнулся на пол.
– Осторожнее, ты!
– Я не привык к осторожности! Брюсу-Гуну было плевать...
– Слушай, ты уже всех достал со своим Брюсом!
– И тебя я тоже любил!
– Чиво?
– Эй, есть тут кто-нибудь?
Коэн высунул голову из трубы. Помещение было темным и влажным, а еще в нем было полным-полно всяческих труб и стоков. Деловито журчала вода, питающая многочисленные фонтаны и цистерны Гункунга.
– Никого, – разочарованно прокомментировал Коэн.
Отлично. Все вылезают из трубы. Послышались гулкие, порождающие богатое эхо ругательства. После чего раздался противный скрежет. Это в подвал путем сложных маневров втаскивали инвалидное кресло Хэмиша.
Профессор Спасли чиркнул спичкой. Орда рассыпалась в разные стороны и принялась обследовать обстановку.
– Поздравляю, господа, – сказал он. Похоже, мы действительно попали во дворец.
– Ага, отозвался Маздам. – Мы одержали славную победу над этой ё... столь любимой мной трубой. И что теперь?
– Ну, можно ее изнасиловать, с надеждой в голосе произнес Калеб.
– Эй, гля, эта штуковина с колесом вращается...
– Кстати, чем тебе так приглянулась труба?
– Слушайте, а что делает этот рычаг?
– Чиво?
– А что, если разыскать дверь, ломануться я наружу и всех поубивать?
Профессор Спасли закрыл глаза. Во всей ситуации было что-то знакомое, и только сейчас он понял, что именно. Однажды он устроил классу экскурсию в городской арсенал. В сырую погоду правая нога до сих пор ноет.
– Нет, нет, нет – воскликнул он. – Допустим, мы, как ты выражаешься, ломанемся наружу и что? Какой в этом толк? Малыш Вили, пожалуйста, не надо тянуть за этот рычаг.
– Ну, мне было бы приятно, это во-первых, – отозвался Коэн. – За целый день никого не убил. Стражник не считается, делов-то – стражника убить...
– Не забывай, мы здесь, чтобы красть, а не убивать, – напомнил Профессор Спасли. – А теперь попрошу всех снять с себя эти древние кожаные лохмотья и надеть прекрасную новую одежду.
– Лично я против, – пробурчал Коэн, неохотно натягивая рубаху. – Как теперь люди поймут, кто я такой?
– Во-во, – поддержал Малыш Вилли. – Без кожи и кольчуг все будут думать, что мы всего лишь кучка жалких стариков.
– Вот именно, – кивнул Профессор Спасли. – Это подводная часть нашего Плана.
– Ага, – догадался Коэн. – Это что-то связанное с теми самыми водяными проводами?
– Примерно.
– Какие-то подводные планы... Нет, мне это определенно не нравится, – подал голос Старик Винсент. – Предположим, мы победим? Ну и какую песню сложат менестрели о людях, которые вторглись в город по трубе?
– Гулкую, с эхом, – отозвался Малыш Вилли.
– Ничего подобного, – решительно заявил Коэн. – Хорошенько платишь менестрелю, и он Поет о тебе только то, что ты пожелаешь.
Отсыревший лестничный пролет вел к двери. Профессор Спасли тихонько поднялся наверх и приложил ухо к доскам, внимательно прислушиваясь.
– Верно, – согласился Калеб. – Как говорится, кто водопроводчику платит, тот эхо и заказывает.
– Однако, господа, – глаза Профессора Спасли блестели, – кто держит у горла водопроводчика нож, тот пишет саму музыку.

Наемный убийца медленно передвигался но покоям лорда Хона.
Он был одним из лучших в небольшой но очень элитарной гильдии Гункунга, и он определенно не был мятежником. Мятежников он сам не любил. Все мятежники, как правило, бедняки, а стало быть, заказчики из них никакие.
Способ его передвижения отличали необычность и осторожность. Облаченная в черное фигура ни разу не ступила на половицы; все знали, что в палатах лорда Хона паркет специальным образом настроен. Поэтому убийца активно использовал мебель и декоративные ширмы, а время от времени – и сам потолок.
Получалось это у него превосходно. Когда в помещение через дальнюю дверь вошел слуга, убийца на мгновение застыл, чуточку выждал и двинулся дальше, подстроившись под ритм шарких шагов слуги.
Лорд Хон ковал очередной меч. Накаливать ковка, потом опять накаливание, потом снова ковка – все эти операции способствовали необыкновенной ясности мышления. Мозги вредно перетруждать. Лорд Хон любил иногда поработать руками.
Погрузив меч в жерло печи, он несколько раз качнул мехи.
– Да? – произнес он.
Распростертый на полу слуга поднял голову.
– Хорошие вести, о господин. Мы захватили Красную Армию!
– Что ж, это действительно хорошая новость. – Лорд Хон внимательно следил за раскаленным лезвием, постепенно меняющим свой цвет. – И так называемого Великого Волшебника тоже взяли?
– Воистину! Однако он не такой уж великий, о господин, – ответил слуга.
Но радость его несколько поблекла, когда лорд Хон насмешливо поднял бровь.
– В самом деле? Я ясе, напротив, полагаю, что в его власти – огромные, могущественные силы.
– Разумеется, о господин. Я вовсе не имел в виду...
– Проследи, чтобы мятежников заперли в надежную камеру. И пошли сообщение капитану стражи. Пусть приступает к выполнению приказов, которые я дал ему сегодня.
– Слушаюсь, о господин!
– А теперь встань!
Трепеща, слуга поднялся на ноги. Натянув толстую перчатку, лорд Хон взялся за рукоятку Меча. Печь взревела
– Выше подбородок!
– О господин!..
– А теперь открой пошире глаза! Впрочем, это приказание было излишним. Лорд
Хон вперил взгляд в расширившиеся от ужаса глаза слуги, уловил в них некое движение, кивнул, после чего почти балетным по своей отточенности движением выдернул плюющееся пламенем лезвие из печи, повернулся, сделал выпад...
Последовал очень краткий вопль, сменившийся довольно долгим шипением.
Лорд Хон выждал, когда убийца осядет, после чего рывком высвободил меч и внимательно осмотрел окутанное паром лезвие.
– Гм-м, – промолвил он, – любопытно...
Вдруг он заметил слугу.
– Ты все еще здесь?
– Нет, мой господин!
– Я так и подумал.
Лорд Хон повернул меч, ловя отблеск лампы, и тщательно изучил режущую кромку.
– Может, э-э, прислать слуг, чтобы убрали, э-э, тело?
– Что? – Лорд Хон целиком ушел в свои мысли.
– Тело, лорд Хон.
– Какое тело? Ах да. Проследи, чтобы его убрали.

Стены были украшены изысканной росписью. Ринсвинд успел заметить это, хотя картинки проносились мимо него с такой скоростью, что сливались в одно размытое пятно. Дивные птицы сменялись горами, горы – цветущими деревьями. Одним-двумя мазками кисти достигалось точное и детальное изображение каждого листика, каждого бутона.
На мраморных пьедесталах сидели керамические львы. Вдоль коридоров выстроились вазы размером больше самого Ринсвинда.
Лакированные двери услужливо распахивались перед стражниками и тут же снова захлопывались. Ринсвинда несли через длинную анфиладу огромных, богато украшенных и абсолютно пустых залов.
Наконец, миновав еще один комплект дверей, стражники остановились и бесцеремонно швырнули Ринсвинда на пол.
В своих путешествиях Ринсвинд успел поднабраться кое-какого опыта, поэтому знал: в подобных обстоятельствах лучше не смотреть наверх, пока тебе этого не прикажут.
В конце концов официозный голос произнес:
– Ну и как ты можешь оправдаться, жалкая блоха?
– Э-э, я...
– Молчать!
Ага. Значит, собеседование будет такого рода.
– А где великий., визирь? едва слышно Прозвучал второй голос, надтреснутый, принадлежащий кому-то очень старому.
– Удалился в свои покои, о наивысочайший. Сказал, что у него очень разболелась голова.
– Вызови его сей... час же.
– Разумеется, о наивысочайший. Ринсвинд, чей нос был плотно прижат к полу,
Продвинулся в своих умозаключениях еще на пару шагов. Когда поминают великого визиря, это Плохой признак, обычно следом за этим переходят на разговоры о диких лошадях и раскаленных докрасна цепях. А обращения типа «о наивысочайший» почти наверняка означают, что пересмотра вашего дела не будет.
– Это... мятежник? – фраза была не столько произнесена, сколько астматически выхриплена.
– Воистину так, о наивысочайший.
– Пожалуй, я присмотрюсь к нему по... внимательнее.
По залу прокатилась волна бормотания, долженствующая выражать большое удивление со стороны собравшихся, после чего что-то загремело, как будто передвигали мебель.
Ринсвинду показалось, что боковым зрением он увидел одеяло. Кто-то катил по полу кровать на колесиках...
– Заставьте это... встать.
Паузу посреди фразы заполнило бульканье, наводившее на мысль о последних каплях, с шумом всасывающихся в сливное отверстие. Как будто некая пенистая волна отхлынула от берега.
Чья-то нога пихнула Ринсвинда в область почек. На эсперанто жестокости это могло означать только одно требование. Ринсвинд поднялся.
Перед ним и в самом деле стояла кровать, причем самая большая из всех когда-либо им виденных. На кровати, запеленутый в парчу и почти утонувший в подушках, лежал старик. Ринсвинд ни разу не встречал человека, который выглядел бы настолько больным. Бледное лицо старца отдавало зеленью, вены на его руках выпирали, будто гигантские, длинные червяки.
Император удовлетворял всем требованиям, предъявляемым обычно к трупу, – кроме, пожалуй, одного, самого главного.
– Итак... это и есть тот самый Великий Волшебник, о ко... тором мы так много чи... тали?
Каждый раз, когда раздавалось громкое бульканье, которым то и дело прерывались его фразы, придворные дружно задерживали дыхание, видимо надеясь, что этот «бульк» будет последним.
– Я... – начал Ринсвинд.
– Молчать! – проревел камергер. Ринсвинд пожал плечами.
Он не знал, чего можно ожидать от встречи с императором, но почему-то тот рисовался Ринсвинду огромным жирным боровом с перстнями на каждом пальце. Разговор же с этим человеком был сродни некромантии.
– Ну что ж, продемонстрируй нам... свое волшебство, Великий Волшебник.
Ринсвинд посмотрел на камергера.
– Я...
– Молчать!
Император неопределенно махнул рукой, с усилием побулькал и опять вопрошающе посмотрел На Ринсвинда. Ринсвинд решил рискнуть.
– Пожалуй, я могу кое-что исполнить, – сказал он. – Фокус с исчезновением.
– Ну?..
– Только прикажите открыть все двери и повернуться всем спиной.
Выражение лица императора не изменилось. Двор замолк. Затем послышался звук – как будто душили десятка два кроликов.
Император засмеялся. Как только с этим определилось, все остальные придворные тоже засмеялись. Нельзя смеяться раньше человека которому казнить вас – все равно что сходить в уборную.
– Как же нам пос... тупить с тобой? – отсмеявшись, наконец спросил император. – Кстати, где ве... ликий визирь?
Толпа расступилась.
Ринсвинд рискнул бросить в сторону косой взгляд. Стоит попасть в руки великому визирю – и ты покойник. Каждый великий визирь – это патологический интриган с манией величия. Наверное, это входит в их функциональные обязанности. «Итак, насколько я понял, вы абсолютный безумец, предатель и интриган? Прекрасно, вы приняты. Вы будете моим ближайшим и пользующимся наибольшим доверием министром».
– А, лорд... Хон, – прохрипел император.
– Э-э... прошу помилования, – подал голос Ринсвинд.
– Молчать! завопил камергер.
– Посоветуй, лорд... Хон, – произнес старик-император. – Как мне наказать... чужеземца» вторгнувшегося... в Запретный Город?
– Лишите его всех конечностей, отрежьте уши, выколите глаза и отпустите на все четыре стороны, – мгновенно ответил лорд Хон.
Ринсвинд поднял руку.
А если это мое первое правонарушение? поинтересовался он. – Молчать!
– Вот и отлично. Шанса совершить второе у тебя уже не будет, – ответил лорд Хон. – Кто он такой?
– А мне он нравится, сказал император. – Пожалуй, я... оставлю его здесь. Он сме... шит меня.
Ринсвинд опять открыл рот.
– Молчать! завопил камергер несколько не к месту, учитывая изменившиеся обстоятельства.
– Э-э... а нельзя ли сделать так, чтобы он перестал затыкать мне рот всякий раз, когда я пытаюсь сказать хоть что-то в свое оправдание? – спросил Ринсвинд.
– Разумеется... Великий Волшебник. – Император кивнул стражникам. – Уведите камергера и... отрежьте ему... губы.
– О наивысочайший, я...
– И уши... тоже.
Несчастного уволокли. Лакированные двери захлопнулись. Придворные зааплодировали.
– Не хочешь ли... посмотреть... как он... будет их есть? – Император улыбался счастливой Улыбкой. – Это необы... чайно забавно.
– Ха-ха, откликнулся Ринсвинд.
– Очень мудрое решение, мой повелитель, – кивнул лорд Хон.
А затем, повернувшись к Ринсвинду, украдкой Подмигнул ему – к огромному удивлению и некоторому ужасу волшебника.
– О наивысочайший, пухлый придворный Упал на колени и пару раз, словно мячик, слегка отскочил от пола, после чего нервно подполз к императору, – но, может, это не вполне разумно проявлять такое милосердие к какому-то чужеземному дья...
Император опустил глаза. Ринсвинд готов был поклясться, что при этом с век его посыпалась пыль.
В толпе возникло легкое шевеление. Вроде бы все остались на прежних местах, во всяком случае никаких движений, связанных, например, с активизацией ног, Ринсвинд не зафиксировал. Тем не менее вокруг коленопреклоненного придворного очень быстро образовалось пустое пространство.
А потом император улыбнулся.
– Я оценил... твою заботу, – произнес он. Придворный рискнул выдавить облегченную улыбочку. – Но не твою самонадеянность, – добавил император. – Убейте его медленно... в течение нескольких... дней.
– А-аргх!
– И... не жалейте... кипящего масла!
– Отличная идея, мой повелитель, – кивнул лорд Хон.
Император вновь повернулся к Ринсвинду.
– Не сомневаюсь... Великий Волшебник питает ко мне... исключительно дружественные чувства, – пробулькал он.
– Ха-ха, – не стал спорить Ринсвинд.
Ринсвинд и раньше попадал в похожие переплеты, боги не дадут соврать. Но обычно угрожал ему кто-нибудь вроде лорда Хона, а никак не полутруп с настолько поехавшей крышей, что состояние здравого рассудка не привидится ему даже в самом бредовом сне.
– Мы так... повеселимся, – проговорил император. – Я много... о тебе читал.
– Ха-ха, –  – поддержал беседу Ринсвинд. Император махнул рукой придворным.
– А теперь я... удаляюсь на отдых, – сказал он.
Ответом на что стала шумная общая зевота. Видимо, когда император удалялся на покой, всем остальным полагалось следовать его примеру.
– Император, – послышался утомленный голос лорда Хона, – а как прикажете поступить с этим вашим Великим Волшебником?
Старик смерил Ринсвинда взглядом, которым обычно смотрят на игрушку, у которой сели батарейки.
– Бросьте его в специальную... темницу, – распорядился он. – Пусть... там пока посидит.
– Слушаюсь, император, – ответил лорд Хон и кивнул стражникам.
Ринсвинда поволокли прочь из залы, однако он все же успел бросить взгляд через плечо. Император уже лежал на своей постели, с виду совершенно безразличный к окружающему миру.
– Он что, совсем чокнутый? – спросил Ринсвинд.
– Молчать!
Ринсвинд посмотрел на стражника, который Это сказал.
– С твоим языком здесь можно угодить в серьезную переделку, – пробормотал он.